Этот год ознаменовался новым витком привлечения к уголовной ответственности за критические высказывания в адрес представителей власти.
В августе в Красноярском крае начали проверку в отношении эколога Федора Марьясова: в его текстах усмотрели возбуждение ненависти к социальной группе «атомщики». В Ульяновске на активиста «Левого блока» Даниила Алферьева завели уголовное дело, поскольку, по мнению следствия, он «возбуждает <...> вражду к социальной группе (представители власти, которые в настоящее время руководят Россией)». В Курской области в марте началось расследование в отношении Ольги Ли за действия, якобы направленные на «унижение достоинства группы лиц по признакам принадлежности к членам социальной группы представителей конституционно установленных институтов федеральной государственной власти Российской Федерации – сотрудников прокуратуры, судей» (4 октября дело закрыто). Елизавета Цветкова в Ростовской области и Шамиль Казаков в Твери почти одновременно, но без предварительного сговора покусились на достоинство соцгруппы «сотрудники полиции», за что и поплатились обвинительными приговорами.
Каким образом эти высказывания следователям, а затем судам удается впихивать в тесные рамки антиэкстремистского законодательства? Попытаемся разобраться.
Уголовный кодекс был принят 20 лет назад, и первоначальная редакция статьи 282 была некой формой реализации положений Конституции, гарантирующих равенство прав и свобод вне зависимости от пола, расы, религии и т. д. Действия, направленные на возбуждение вражды, запрещались. Воплощением запрета и явилась 282-я статья УК, которая предусматривала ответственность за возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды. О действиях, направленных против какой-либо социальной группы, речи не шло. В 2002 г. принят федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», который отнес к таковой действия, связанные либо с насилием, либо с призывами к нему. Изначально это законодательство было направлено на защиту нас с вами от любых форм дискриминации. Однако в течение последних 15 лет оно было сильно изменено и дополнено. А в 2016 г. принят закон «О противодействии терроризму», и грань между экстремизмом и терроризмом начала стираться. В заявлениях представителей власти и правоохранительных органов упоминания об экстремистах и террористах обычно идут в одной связке. Это логично, потому что законодатели признали терроризм отдельной формой экстремизма. В итоге закон окончательно потерял свой антидискриминационный характер и превратился в инструмент борьбы с критиками.
Возможность легитимного преследования несогласных была заложена в статье 282 в 2003 г., когда в нее включили в качестве элемента состава преступления термин «социальная группа». Унижают милиционеров – значит, это унижение достоинства группы лиц по признаку принадлежности к системе правоохранительных органов. Первым известным делом стало преследование Саввы Терентьева (2007 г.) за выражение в интернете своего отношения к сотрудникам милиции – это случилось после шквала критики в адрес правоохранительных органов после проведенной самими же властями борьбы с «оборотнями в погонах» (2005 г.) и зачистки в башкирском Благовещенске (2004 г.).
Но еще до Терентьева новую практику обкатали на деле марийского жреца, написавшего брошюру «Жрец говорит». Социальную вражду нашли в высказываниях в адрес конкретных персон республиканского правительства, в частности сотрудников Министерства культуры. В приговоре со ссылкой на эксперта обоснование было такое: «Все указанные лица относятся к определенным социальным группам». В национальных республиках вопрос борьбы с несогласными тоже стоял остро, «парад суверенитетов» прошел с известным ныне результатом – прав на самоопределение минимум, обязанностей максимум. Отсюда и активизация сепаратистских и националистических идей. Нужна была эффективная уголовная дубинка для всякого рода активных критиков.
Для правоохранителей эти дела стали просто клондайком отличных показателей в работе при минимуме усилий: сидя в теплом служебном кабинете, выйти в интернет, порыскать по страницам активистов, распечатать пару скриншотов с высказываниями особо неугомонных, оформить протокол – и к следователю для возбуждения дела. Последний проведет лингвистическую экспертизу, и дело готово.
Параллельно эту практику «защиты социальных групп» перенесли на дела о признании тех или иных текстов экстремистскими с включением в соответствующий перечень Минюста России. Так, в 2008 г. кемеровского блогера Дмитрия Соловьева обвинили в размещении статьи, унижающей сотрудников правоохранительных органов по признакам принадлежности к социальным группам «сотрудники органов внутренних дел» и «сотрудники ФСБ». В 2010 г. в Костроме Роман Замураев обвинялся в размещении в интернете материалов, которые «передают враждебный и насильственный характер действий по отношению к президенту РФ и членам Федерального собрания РФ, т. е. к определенной социальной группе людей, а именно к представителям исполнительной и законодательной власти страны». Аналогичные дела были в Челябинске в отношении Андрея Ермоленко, в Тюмени в отношении журналиста и главного редактора газеты «Вечерняя Тюмень». В 2010 г. прокурор Кировского района Екатеринбурга обратился в суд с заявлением о признании экстремистскими информационных материалов, изъятых у граждан: «Материалы являются экстремистскими в связи с тем, что они возбуждают социальную рознь к органам государственной власти. Власть признается слоем населения». В 2011 г. Роскомнадзор вынес предупреждение «Вечерней Рязани» за возбуждение вражды к социальной группе «сотрудники милиции».
Так на практике сотрудники ФСБ, прокуратуры, представители министерств, законодательных и исполнительных органов власти стали как «слой населения» потерпевшими по антидискриминационным делам, требующими от государства особой защиты.
В какой-то момент эту практику удалось более или менее блокировать. Во всяком случае она не стала полностью негативной. Интересы граждан удалось отстоять благодаря разработке и внедрению методики защиты, а также реакции в 2011 г. пленума Верховного суда России.
Методика защиты во многом была определена тактикой следователей. Эти дела в отличие от общеуголовных стали делами о конкуренции экспертов. Одни заявляли о наличии экстремизма и признавали чиновников социальной группой, другие не находили таких признаков. Эксперты, привлекаемые следственными органами, подходили к делу творчески. Так, привлеченная к участию прокуратурой и допрошенная в судебном заседании в Екатеринбурге по делу о признании листовок экстремистскими эксперт сообщила: «...Из всего текста в целом следует, что не нужно повиноваться правительству и власти, поскольку оно не заботится о народе, унижает его <...> около 80% читателей поддержат авторов материалов потому, что они настроены негативно по отношению к той ситуации, которая сложилась в стране. Материалы могут возбудить экстремистские настроения у определенной категории читателей, имеющих заниженную самооценку, негативное восприятие действительности». В этом деле суд отказал в удовлетворении заявления, указав, что показания эксперта в этой части «не принимает во внимание на том основании, что действующее гражданское законодательство презюмирует адекватность и рациональность мышления у большей части населения Российской Федерации, при этом право лица свободно выражать свое мнение не может быть поставлено в зависимость от вероятности отрицательного воздействия данного мнения на других лиц, страдающих отклонениями в своем отношении к жизни, самому себе и обществу».
Однако основная борьба обвинения и защиты развернулась вокруг толкования термина «социальная группа». Социологи вынуждены констатировать отсутствие в науке консенсуса относительно самого понятия «социальная группа». С одной стороны, каждый представляет себе, что такое группа, но в каждом конкретном случае оказывается трудно определить ее границы. Какова должна быть численность социальной группы, чтобы считать ее именно группой, а не общностью; где пролегает граница не только количественная, но прежде всего качественная между социальной группой и социальной общностью. В то же время, говоря о сотрудниках различных государственных органов и институтов, ряд социологов указывает, что «недопустимо признавать представителей властных структур или тех, кто принадлежит к системе государственного управления, государственным (правоохранительным) органам, в качестве отдельно взятой социальной группы только по одному признаку – профессиональной принадлежности».
Эта позиция позволила противодействовать нарождающейся практике правоохранителей. В деле блогера Соловьева следователь указал, что мнения экспертов об отнесении сотрудников полиции и ФСБ к социальной группе разделились, а «все сомнения в виновности обвиняемого <...> толкуются в пользу обвиняемого». Дело было прекращено. По другим делам следователи и суды были смелее: «Социальная группа предполагает наличие внутренней организации, общие цели деятельности, формы социального контроля, определенную сплоченность, общность интересов и т. п. Представителей исполнительной и законодательной власти страны нельзя считать социальными группами, поскольку они не соответствуют перечисленным критериям, а следовательно, в действиях Замураева отсутствует состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 282 УК РФ» (из приговора Свердловского районного суда Костромы, 1.11.2010).
Не исключено, что такая ненадежность экспертного сообщества при поддержке обвинительной позиции прокурорами стала причиной принятия простой процедуры блокировки сайтов. Роскомнадзор и прокуратура вредную и запрещенную информацию сейчас вполне легально определяют без всяких экспертов.
В 2011 г. пленум Верховного суда обратил внимание на практику по делам экстремистского характера. При обсуждении проекта постановления пленума разгорелись жаркие дебаты. Были как сторонники жесткого варианта (применение антиэкстремистской статьи для защиты достоинства чиновников), так и противники. Итогом стал, на наш взгляд, компромиссный вариант: «Критика в СМИ должностных лиц (профессиональных политиков), их действий и убеждений не должна рассматриваться как действие, направленное на унижение достоинства человека или группы лиц, поскольку в отношении указанных лиц пределы допустимой критики шире, чем в отношении частных лиц». Нельзя не отметить положительного эффекта этих разъяснений. Однако недорешенная проблема, как недолеченная болезнь, дает о себе знать. Начиная с прошлого года правоохранители пытаются активно реанимировать эту порочную практику. Недавно стало известно, что пленум Верховного суда собирается (точная дата пока не названа) внести дополнения в свое постановление 2011 г. Хотелось бы верить, что вопрос будет окончательно решен и Верховный суд будет исходить из истинного смысла законодательства – защиты прав граждан от дискриминации. Хотя в существующих общественно-политических условиях остаются шансы и поворота к худшему.
Авторы – руководитель международной правозащитной группы «Агора»; адвокат, правовой аналитик международной правозащитной группы «Агора»