Аркадий Волож: «Если не будет Google, никого не заставишь работать»

- Расскажите про другие бизнес-модели, про Big Data.

- Раньше вы рассказывали, что у вас был успешный проект с «Роснефтью». А с кем еще?

«Яндекс» - крупнейшая российская интернет-компания, пару лет назад обошедшая и по аудитории, и по выручке «Первый канал». В прошлом году «Яндекс» заработал больше $1 млрд выручки - эти деньги принесла компании поисковая реклама. Но на фоне стагнации экономики и жесткой конкуренции со стороны Google основатель «Яндекса» Аркадий Волож задумался, как дальше будет развиваться компания и где она сможет заработать свой второй миллиард. Волож изучает три варианта: выход на новые рынки, участие в растущем рынке видеорекламы и выход на корпоративный рынок больших данных.

- Не могу не спросить вас про экономическую ситуацию - рубль падает, российские акции дешевеют. Как это влияет на экономику в целом и на бизнес «Яндекса» в частности?

- Ну с экономикой у нас все в порядке. В какой еще стране можно купить iPhone по $800? (смеется). В целом... Это не первый в России экономический кризис. Я помню, например, что в начале 1990-х курс доллара был 1500 руб. Потом был 1998 год, потом 2008 год. Страшного ничего пока не происходит, такое было уже не раз. С нашим бизнесом все очень понятно и прозрачно. Хотя это, конечно, скучно рассказывать, когда в стране такая сложная ситуация. У нас бизнес даже не рекламный, это канал продаж для 300 000 мелких бизнесов. А каналы продаж отключают в кризисы в последнюю очередь. Это как отключить телефон и сказать, что заказы в кризис мы больше не принимаем. Вряд ли можно представить ситуацию, что в стране не будет малого бизнеса.

Его уже разве что дустом не выжигали, а он все живет. И сейчас выживет. Кто-то всегда будет продавать цветы и печь пирожки.

- Ну вот на медийном рынке уже кризис - крупные рекламодатели сокращают бюджеты.

- Крупные рекламодатели часто снижают бюджеты на придумывание новых брендов. К счастью, для «Яндекса» медийная реклама- совсем маленький бизнес: 6,1% выручки по итогам трех кварталов 2014 г., мы от этого почти не зависим.

- Но не может же получиться так, что одних кризис затронет, других нет? Вопрос - с какой скоростью...

- Для малого бизнеса кризис - это новые возможности. Они смогут на низких зарплатах предлагать дешевые услуги, а также поставлять какие-нибудь части машин, которые раньше закупались за рубежом, а сейчас из-за разницы в цене уже может быть выгоднее производить и покупать в России. Именно так случилось в 1998 г., открылось очень много российских производств. Может, и сейчас такое будет. Что происходит сейчас - мы все «присели» и на сколько-то процентов подешевели. Но это опять же означает, что наши товары стали конкурентнее. В рублях компания растет на 27-30% в этом году. Такой вот у нас кризис (смеется). Но это в рублях (смеется). Единственная наша проблем в том, что у нас есть какие-то затраты в долларах, например на серверы, да и зарплату надо держать конкурентной, потому что наши люди по доходам конкурируют с мировыми компаниями. Зарплаты мы будем продолжать держать на конкурентном уровне. Но в целом наша бизнес-модель не сильно меняется. Мы уже сидим в этом кризисе несколько месяцев, и финансовые результаты показывают, что мы пока справляемся.

- А какой прогноз на 2015 г.? Много апокалиптических прогнозов.

- Ну оно должно уже дна когда-то коснуться... И дальше будет уже легче. Ну уйдет курс еще рублей на десять... вместе с нефтью.

- То есть надо покупать валюту? Рекомендация от Аркадия Воложа...

- Рекомендация такая: если вы считаете, что нефть будет дешеветь, то надо покупать. Вообще, никто из бизнесменов прогнозы в кризис не строит. Общая ситуация понятная: бюджет формируется наполовину бочками нефти, бочки дешевеют - бюджет будет проседать. Но курсом рубля это корректируется. Поэтому курс будет меняться, это значит, что наши зарплаты и себестоимость производства будут падать. Все это дает толчок производству.

- Есть ли у «Яндекса» какая-то программа сокращения расходов? Будете ли увольнять персонал?

- Поскольку мы пока растем на 30%, то речь идет не о сокращении расходов, а о несильном их наращивании. Мы уже замедлили наем в этом году: мы опять нанимаем только тех, кто нужен, а не всех подряд.

- Как вы оцениваете не экономические, а политические риски? Все вокруг говорят о том, что власти как-то уж очень сильно начали закручивать гайки. Принято огромное количество законов по интернету, да и в целом ситуация напряженная. Ощущаете ли вы это?

- В последнее время? Так это уже вроде давно происходит. Мне кажется, что сейчас более или менее спокойно. На бизнес «Яндекса» все это напрямую не влияет: мы работаем в рамках законодательства, которое нам дано в каждой стране. В каждой стране, где мы работаем, свое регулирование.

- Меньше чем за год приняты законы по ограничению электронных платежей, о фактическом приравнивании блогеров к СМИ, о хранении информации в России, о передаче данных пользователей правоохранителям. Необходимо ли такое количество ограничений в интернете?

- Есть баланс между свободой и безопасностью. Каждая страна в этом балансе находит свой центр. Мы работаем в заданных условиях. У нас есть такой подход, который мы называем транслокальностью. Это означает, что технологии, как и законы физики, универсальны и не знают о государственных границах. А разработанные технологии мы уже применяем в определенных границах. Если в России, то тут одни правила, в Турции - другие. В каждой стране свои правила, и бизнес свой мы строим так, что технология универсальна, а применение ее - локально.

- А что вы думаете о модной в последнее время идее суверенного интернета? Нужна ли России собственная продублированная инфраструктура интернета, есть ли риски отключения сети?

- Интернет - часть инфраструктуры. Он такая же необходимая вещь, как, например, дороги или электричество. Связность сети в стране терять нельзя. Понятно, что в случае больших несчастий интернет должен работать.

- Насколько уязвим рунет?

- Я думаю, что он довольно устойчив. Даже если все отключить, он, может быть, не будет работать первые полчаса, но через час или через день все заработает.

- Может ли нас отключить ICANN (международная некоммерческая организация, созданная при участии правительства США)?

- На это есть разные точки зрения, в каждой стране этот вопрос изучается. Не про одну Россию речь - везде анализируются разные риски. Устойчивость интернета - это сейчас очень модная тема везде. Куда бы мы ни пришли, везде все бизнесмены и все правительства разговаривают на эту тему. У нас был период сравнительно спокойной и доверительной жизни, лет десять-двадцать, а сейчас все друг на друга смотрят исподлобья и думают о том, «что будет, если...». И какое-то время все так будут думать. Надеюсь, что не больше, чем только думать.

- Будет ли в будущем управление интернетом передано международной организации?

- Тенденция понятная. Есть желание сделать управление интернетом чем-то вроде управления остальной политикой в мире - чем-то вроде ООН, где есть представители всех стран и они вместе голосуют и что-то решают. Это разумно. Понятно, что ситуация будет постепенно развиваться в эту сторону.

- «Яндекс» - большое медиа, самое крупное в стране...

- Но мы не СМИ. СМИ от медиа отличается не количеством рекламных поверхностей, а тем, есть ли у него редакция или нет. Так вот у нас - нет.

- Но не все чувствуют эту разницу. «Яндекс.Новости» технически не СМИ, но многие считают их СМИ, поскольку они отражают самые главные события в стране. Вы признавали, что у многих есть интерес к этому проекту, в том числе со стороны Кремля. Чувствуете ли вы давление со стороны властей?

- «Яндекс.Новости» - это повестка дня. И важно, что ее формирует не «Яндекс». Ее формируете вы, «Ведомости», а также ТАСС, «Коммерсантъ», РБК и другие редакции. Автоматические алгоритмы сервиса собирают заголовки из разных изданий. В результате получается новостная картина, которую создаем не мы. В этом смысле мы газетный киоск, которому нет никакой необходимости подтасовывать новости. Никому же не приходит в голову считать, что газетный киоск от руки в чью-то пользу переписывает заголовки газет. Пока мы можем автоматически собирать новости, автоматически выделять и группировать их в сюжеты, пока сервис сложно накрутить, он будет работать.

- Но недавно «Яндекс» «заспамили» новостями про мэра Сергея Собянина.

- Ну да, кто-то хотя бы раз в год придумывает новый способ заспамить сервис. Но обычно это держится недолго, а потом находится способ это исправить.

- То есть вы Собянина пессимизировали?

- Мы не пессимизируем новости про отдельных ньюсмейкеров. Если вопрос о накрутках, которые пытались применять некоторые сайты, то мы до этого не учли способ, который они использовали. Теперь учли, и все в порядке.

- А какой, кстати?

- Ранжирование работало так: если на одну тему в течение небольшого промежутка времени появляется много новостей, в том числе от СМИ общефедерального значения, то тема поднимается наверх. С разницей в несколько минут на сотнях сайтов публиковались новости на одну и ту же тему, которая каким-то образом была поддержана федеральными источниками. Это прямой способ выхода в топ новостей. Как CEO-оптимизация в поиске. До тех пор пока сервис может защищаться от спама и накруток, он будет жить. Если вдруг он по каким-то причинам не сможет этого сделать, придется пересматривать сам сервис. Когда-то мы так и поступили с рейтингом блогов - это был сервис, который было очень легко накрутить, и никакие алгоритмы и методы не могли бороться с дешевизной накрутки рейтинга. Пришлось закрывать.

- Удалось ли вам донести до Кремля, что «Яндекс» - не СМИ?

- Мне кажется, удалось. Мы любым ньюсмейкерам, не только в Кремле, объясняем, как эта система работает.

- А вам часто звонят и говорят: «Аркадий, что это у вас за безобразие на главной странице?»

- Нет, мне никто не звонит. Если есть вопросы, то мы на них отвечаем. Если, например, кто-нибудь звонит и спрашивает, почему про него такие новости. Потому что про вас так пишут СМИ, отвечаем мы. В «Яндекс.Новостях» в топе те СМИ, которые больше всего цитируют, - у них самый высокий рейтинг. Видно, что у государственных агентств хорошее цитирование. Вас тоже активно цитируют, вот и «Ведомости» тоже высоко стоят.

- Говорят, что из-за политической и экономической ситуации люди начали уезжать из России. Насколько это массово, сложно понять, так как у всех остаются российские паспорта. А вы в «Яндексе» чувствуете утечку мозгов?

- Когда люди уезжали в 1970-1980-х гг., с ними прощались навсегда. Сейчас люди просто живут в разных местах. Разговоров на тему «что будет завтра?» много, но пока массового отъезда из «Яндекса» мы не видим. К счастью. Для нас это было бы очень большой проблемой, так как на наших людей очень большой спрос и они легко могут сменить работу. Мы конкурируем на открытом рынке с Microsoft, Google, Facebook и проч. Конечно, общая атмосфера в стране влияет на людей. А если людей расстроить, то они плохо работают. Поэтому надо, чтобы им было весело и интересно. В кризис, конечно, людям не весело. Но массового отъезда пока нет. Что будет завтра, мы не знаем.

- Вы в этом году перестали руководить российским «Яндексом». Как вам живется в новом качестве?

- Мне очень хорошо живется в этом качестве, потому что 15 лет на моих плечах стояли сначала какие-то тысячи подписанных счетов в месяц, потом десятки тысяч. В августе я подписал около 400 000 счетов, не буквально, конечно, но юридически. Это очень большая ежедневная оперативная работа и большая ответственность. Когда стартап растет, это еще можно терпеть. Когда компания выросла и когда в ней 6000 сотрудников, становится невозможно думать про что-то еще. И я в какой-то момент это почувствовал и понял, что пришло время передавать операционное управление следующему поколению. Вообще, у меня давно была мечта, чтобы поколение менеджеров в «Яндексе» сменилось. Раньше средний возраст топ-менеджеров у нас в компании был 40-45, сейчас - 30-35. Сейчас у нас сильно омолодился менеджерский состав, и это правильно. Если мы хотим, чтобы компания жила следующие 100 лет, то предполагается, что не одни и те же люди ею управляют. Поэтому нужно выстроить систему сменяемости. Когда ты выращиваешь ребенка, он должен жить сам. То же и с компанией.

- Чем вы сейчас занимаетесь? Как-то вы говорили, что одна из ваших задач - понять, где найти второй миллиард. Ведь первый миллиард долларов «Яндекс» уже заработал.

- Тема, где найти второй миллиард, осталась, и я ею активно занимаюсь. Меня сейчас интересуют макровопросы бизнеса. Например, как нам выживать в условиях доминирования мобильных платформ - когда наши конкуренты нас не пускают никуда. Есть ли у нас способ жить дальше. Мне кажется, что да. Вторая тема - где мы еще можем применить наши знания и технологии. Где еще за пределами пользовательского интернета и одного рынка СНГ можно развиваться. Можно ли одну и ту же интернет-модель применить в других странах - например, в Турции.

Третья тема - можно ли применить наше умение считать большие данные; проект «Фабрика данных» как раз про это. «Фабрика данных» - это стартап, который переходит от изучения темы к поиску бизнес-модели. Смысл в больших данных есть точно. Вопрос, как именно будут зарабатываться деньги. Это одна из идей, где может быть наш следующий миллиард.

То есть фактически я сейчас думаю о том, чем будет «Яндекс» через десять лет. Как он развивается на существующем рынке, что еще он должен делать. Пока у меня есть гипотезы. Сегодня уже, кажется, можно говорить о том, что большие данные - это то, что может сработать.

- Как у вас дела в Турции? Какой доли удалось достичь, можно ли уже сказать, что выход на чужие рынка для «Яндекса» - это понятное будущее?

- Наши карты стали чемпионами турецкого интернет-рынка - самое загружаемое картографическое приложение в стране. Мы доказали, что наши сервисы пользуются популярностью. Мы научились получать первую аудиторию - еще недавно у нас была доля рынка в Турции 5-5,5%, потом мы перестали там агрессивно рекламироваться, и она снизилась до 4%. Рекламу приглушили до тех пор, пока не усилим качество продукта. А сейчас она снова выросла до 5%, уже без активной рекламы и дистрибуции. Достичь 5% было важно: никто до нас на новом рынке поиска на 5% не выходил. Но самое главное - мы сумели наладить процесс гарантированного улучшения качества поиска на новом рынке. Наше качество поиска в России лучше, чем у всех конкурентов. Для нас был вопрос, случайность это или масштабируемая вещь. Кажется, мы научились масштабировать. Как результат, довели качество нашего турецкого поиска до самого лучшего. Мировые игроки тоже не сидят сложа руки - за два года они прыгнули по качеству процентов на 20. То есть наша работа в Турции улучшила всю экосистему (смеется). В общем, в Турции мы догнали конкурентов по качеству поиска, и я думаю, что, как и в России, мы их перегоним. А это значит, что мы построили конвейер, который гарантированно дает возможность сделать продукт хорошего качества. Хотя еще, конечно, остается вопрос, как из этого сделать аудиторию не 5%, а 25% - это пока еще до конца непонятно.

- А вы уже продаете в Турции контекстную рекламу?

- Скажем так, ее можно там купить, если кто-то очень хочет. Активно продавать рекламу в Турции мы скорее всего начнем в следующем году.

- Означает ли это, что модель выхода на новые рынки для «Яндекса» состоялась?

- Еще нет. Пока мы доказали себе, что умеем делать продукт за пределами русскоязычного рынка. Это очень важно. Но мы еще не решили задачу, как из сделанного для Турции продукта сделать массовую аудиторию.

- То есть пока вы это не придумаете, на другие рынки больше выходить не будете?

- Ну если нас кто-то позовет... Сами мы инвестировать в это пока не будем.

- Сколько вы в Турцию инвестировали за все время?

- Считанные доли процентов от выручки. Но если пойти в десять стран, то это уже будут десятки процентов. На инвестиции в других регионах мы идти не хотим до тех пор, пока не построим сильную бизнес-модель в Турции.

- Но это же напрямую зависит от доли.

- Это так. Примерно 25-30% доли рынка дает окупаемую бизнес-модель. Если это произойдет в Турции, то этот рынок будет приносить нам какие-то десятки-сотни миллионов долларов выручки. Это интересный стартап (смеется). Надо сделать так, чтобы аудитория приходила не только с помощью рекламы, а чтобы качество продукта само способствовало росту аудитории. Вот тогда это будет успех.

- Давайте обсудим ваши сложные отношения с конкурентами, а точнее, с одним конкурентом - Google, который, по вашим словам, не пускает ваши сервисы в Android. Есть ли у вас понимание, как из этой ситуации выходить? Со стороны ситуация выглядит тупиковой, поскольку у «Яндекса» нет ни своего оборудования, ни своей операционной системы.

- Ситуация сложная. Но это не значит, что мы что-то не так сделали. Операционную систему написать можно, все карты и платежные системы для этого создать можно. Но физически невозможно создать вокруг себя экосистему, будучи локальным игроком. У «Яндекса» 3% мирового рынка. Невозможно убедить разработчиков писать приложения под твою платформу. Даже если я раздам наш «Яндекс.Кит» каждому пользователю в России, Турции лично в руки. А потом я должен буду прийти к Rovio и сказать: вот вы уже сделали Angry Birds для iPhone и Android, вложите еще энное количество миллионов и сделайте игру для «Яндекса». Очень трудно уговаривать.

Экосистема - это естественная монополия, человечеству выгодно, когда таких платформ не много. Писать для 50 экосистем неудобно. Если для iPhone, Android разработчики пишут охотно, то у Microsoft, Amazon уже проблемы.

Из этого есть несколько выходов. Во-первых, надо делать хороший продукт - он хоть как-нибудь найдет пользователей. Пример совершенно необходимого продукта - Facebook или «В контакте». Пусть кто-то попробует выпустить телефон Android без приложения социальной сети. Кто у тебя его купит?! Поэтому у Facebook есть переговорная позиция.

У нас более слабая переговорная позиция: карты, поиск, почта есть и у других. То есть надо быть очень хорошим продуктом, чтобы люди по тебе скучали. Но это надо делать. Без хорошего продукта не о чем даже разговаривать. Вот наши «Карты» в Турции и России - самый популярный продукт, даже несмотря на то, что конкуренты запрещают производителям их предустанавливать. Но они бы были в полтора раза более популярны, если бы предустанавливались в телефоны на фабрике.

Еще можно попробовать вместе с компаниями, которые не стали мировыми платформами, создать альтернативную открытую мобильную платформу. Android изначально был открытой платформой. Но над Android надстроено много компонентов, без которых телефон - это просто железка. Эти закрытые компоненты туда никого не пускают. То есть фактически Android, заявленный открытым, никакой не открытый и чем дальше, тем больше становится полностью закрытой системой. Все больше важных функций уходит из открытой части в закрытую - GMS (Google Mobile Services).

Что с этим делать? Может быть, стоит собрать «креативные силы мира» и сделать Android снова открытым? Обговорить и согласовать стандарты, правила открытой платформы. Чтобы любое приложение, написанное в этих стандартах, могло быть запущено на любом устройстве и попадало во все магазины приложений.

На сегодня в мире уже выросла монополия. Сама по себе монополия не страшна, страшно, когда монопольным положением злоупотребляют. Если же один игрок использует свое монопольное положение во вред другим, то это незаконно во многих странах - в Европе, США, России, Китае, Корее. Если удастся доказать, что в случае с Android имеет место использование монопольного положения для продвижения продуктов в смежных областях, то это статья и дерегулирование. Именно об этом сейчас идет речь в Европе. Это еще не доказано, но есть такое подозрение. В России или Турции возникают точно такие же вопросы.

- Но это же проблема не сегодняшнего дня, это началось минимум года три назад. Почему «Яндекс» не пытался пожаловаться на Google в Федеральную антимонопольную службу (ФАС)?

- Первый раз мы с этим столкнулись в 2011 г. с браузером Chrome. Тогда в открытый код Chrome была вставлена строчка - в России не надо спрашивать у пользователей, каким поисковиком они собираются пользоваться. Это было настолько неожиданно после всех разговоров про открытость, честную конкуренцию и Don't be evil. Но мы собрались и нашли выход из ситуации - например, начали делать свой браузер, работать с другими браузерами. Так что это было больно, но не смертельно, и мы выправились: наша доля сначала просела до 59,4%, а потом выросла до 64%.

Хотя это было очень обидно: раньше мы конкурировали с Google только своими умениями, а тут вдруг с нами конкурируют хулиганскими методами. Это неприятно.

Сейчас новая напасть. Во-первых, продолжается история с Chrome, в этом году ситуация сильно ухудшилась для нас. На этот раз нас записали, может по ошибке, в вирусы. Начиная с лета этого года, если человек в Chrome хочет сделать основным поиском «Яндекс», система сообщает, что это небезопасно для браузера. Нажимаешь второй раз, Chrome опять сообщает, что «не знает этого производителя» и что он может угрожать безопасности компьютера. Теперь, чтобы сделать «Яндекс» основным поисковиком, человеку приходится делать четыре нажатия, на каждом из которых мы, конечно, теряем конверсию. Это какая-то нечестная борьба, и мы на этом потеряли долю.

- То есть именно из-за этого у «Яндекса» в последние месяцы падает доля?

- Это часть истории. Вторая часть связана с Android. Все большую долю занимают поиски с мобильных устройств, и это ожидаемо. И на мобильных нам сначала удавалось договариваться с производителями трубок, чтобы они предустанавливали наши сервисы на Android. С самого начала «Яндекс» не пускали на первую страницу - там у Android обязательно должен быть Google. Потом поиск «Яндекса» уже стало нельзя устанавливать даже на четвертом экране. Потом нельзя было поставить вообще никакое приложение - даже «Яндекс.Афишу». Например, почти год назад Google зарубил идею Samsung сделать так называемый журнальный интерфейс, на котором мы собирались стоять.

Потом мы потеряли и другие международные бренды: российские менеджеры говорили, что хотят устанавливать сервисы «Яндекса», но им не дают под тем предлогом, что Google им тогда не даст установить свои сервисы в остальном мире. То есть Google использует глобальное давление для влияния на один локальный рынок.

Этим летом Google уже дошел до наших локальных производителей, которые выпускали смартфоны только для российского рынка, - Fly, Explay, Prestigio. Они хотели «Яндекс», им долго никто не мешал. Теперь Google поменял какие-то правила в Android, и у него появился рычаг давления. Это уже слишком, это точка кипения - от компаний, которым Google совсем не нужен, требуют поставить сервисы Google.

Нам отвечают, что пользователь сам поставит любое приложение, если захочет. Это напоминает антимонопольное дело против Microsoft и Internet Explorer в Европе в 2009 г. У Microsoft была такая же аргументация: в Windows кто угодно может поставить другой браузер, например Firefox. Но компания не давала Dell или HP его предустанавливать.

Мы хотим таких правил на рынке, чтобы все-таки у пользователя операционная система спрашивала, какое именно приложение он хочет установить.

- Почему вы не жалуетесь в ФАС?

- Потому что пока мы бьемся с хулиганами сами. На Android наша доля вопреки всем неприятностям держится на 47%.

- Но есть же тенденция к падению?

- Если мы увидим, что это падение доли продолжается и это серьезно, тогда мы уже будем жаловаться регулятору. Очевидно, что имеют место неконкурентные действия со стороны Google. Но разбирательство в ФАС должно идти с доказательствами.

- А снижение доли не доказательство?

- Это труп. А чем убили - предмет расследования (смеется).

- До какого уровня должна дойти доля «Яндекса», чтобы вы пожаловались в ФАС?

- Мы всегда выступали за честную конкуренцию. Если не будет Google, никого не заставишь работать. А если не будет качества, то никакие другие рынки нам не светят. А мы хотим быть мировой компанией.

Пока мы бьемся самостоятельно. Это к тому же хороший повод усилить качество продукта. К тому же в Европе сейчас идет новое расследование, так что, может, Google все поймет и сам откатит назад.

- Правильно я понимаю, что если в Европе будет принято решение против Google, то «Яндексу» это никак не поможет?

- Юридически - нет, Россия ведь не входит в Евросоюз. Как и Турция. Но обычно такие кейсы показательны - и все остальные страны учитывают их. Если сейчас эта проблема будет урегулирована в Европе, то скорее всего Google не будет так поступать и во всем остальном мире.

- А вы не пробовали обсуждать эту тему напрямую с Google, например с его основателями - Сергеем Брином и Ларри Пейджем? Вы же с ними хорошо знакомы.

- Мы писали по браузерам, по Youtube - когда-то давно «Яндексу» чуть было не запретили индексировать этот видеохостинг. В ситуации с Youtube личное обращение к Брину помогло, а с Chrome - не помогло.

- Мы долго думали, что нам еще сделать из активов, которые у нас уже есть. И тут пришла идея поработать с данными, с которыми мы давно уже много что умеем делать. Большинство продуктов «Яндекса» так или иначе основываются на технологиях машинного обучения Big Data Analytics. Релевантность поиска, таргетинг рекламы, предсказание пробок... Мы предположили, что сфер применения может быть больше, в том числе за пределами интернета. Вот тогда мы и решили посмотреть, где еще есть данные и что с ними можно сделать.

У нас уже есть несколько десятков пилотов, и те, что мы уже завершили, оказались весьма успешными. Мы сделали первые шаги в феврале 2014 г. Такого рода технологии, как у «Яндекса», есть далеко не у всех.

Наверное, у пары десятков компаний в мире. До старта проекта «Фабрики данных» у «Яндекса» уже был один пример применения технологии подсчета больших данных - в ЦЕРН (европейский центр ядерных исследований. - «Ведомости»). Это сработало и дало надежду, что может сработать где-то еще.

В последние 10 месяцев мы приходили в разные компании на разных рынках - розничные компании, финансы, производство, телеком и проч. и предлагали обработку их данных нашими технологиями. Нам надо было найти реальные кейсы и посмотреть, что полезного мы можем сделать для бизнеса.

- Это проект немного из другой сферы по процессингу больших данных - там наше совместное предприятие решает сложные вычислительные задачи для геологоразведки и сейсмологии. Сейчас же мы хотим заниматься не только расчетами. Нам интересно разрабатывать и улучшать технологии машинного обучения.

Один из первых пилотов был с большим розничным банком. Мы взяли у этого банка часть их пользовательской базы, проанализировали данные и сделали вывод, кому из клиентов какой продукт лучше предложить, исходя из того, что они покупали раньше. Эксперимент был очень успешным. При этом мы вообще не анализировали продукты банка, у нас есть математика: мы просто смотрели, кто что покупал и как реагировал на предложения продуктов. Сейчас мы обсуждаем с банком, как внедрить у него этот продукт на поток.

Мы выделили четыре сферы, в которых мы можем применять эти технологии. Во-первых, это поведенческая аналитика - предсказание покупок, отток пользователей и т. п. У нас есть пилотный проект с оператором в Южной Африке по предсказанию оттока абонентов. Переговоры с российскими операторами тоже идут. Это не единственный кейс - схожие задачи мы будем решать, например, для розничных сетей.

Еще одна группа кейсов - анализ данных, сгенерированных какой-то аппаратурой: например, датчиками водопровода или видеокамерами и т. п. Это позволяет предсказывать поломки оборудования и может быть применимо в любой отрасли, надо только, чтобы эта отрасль была достаточно smart, т. е. снабжена различными видами датчиков. Мы собираемся использовать этот подход в одном из проектов ЦЕРН. В принципе, наработки этой группы кейсов можно применять в любых инфраструктурных проектах, в промышленности, в коммунальном хозяйстве.

Третья группа - распознавание образов и голоса. Этот тип кейсов может быть применим, например, в сельском хозяйстве. Например, распознавание изображений на спутниковых снимках поможет лучше понимать, как ведут себя различные участки почвы. А эта информация, в свою очередь, позволит фермерам оперативно менять правила обработки земли и тем самым влиять на урожайность участка. Это теоретический пример, который пока не запущен в работу.

Компьютерное распознавание образов активно используется в нашем совместном проекте с Accenture. Мы показали, что наши технологии могут быть полезны для поддержки и контроля линейных инфраструктурных объектов - например, трасс электропередачи или газопроводов. Следить за этой инфраструктурой можно удаленно, снимая данные с беспилотников. У Accenture сейчас по этой линии два партнера - мы и производитель беспилотников Ptero. Беспилотники отвечают за производство фотографий, которые загружаются в наше облако. Снимки склеиваются, и попавшие на них объекты проходят процесс распознавания. Анализ снимков позволяет обнаружить проблемы без организации наземной инспекции, что дает серьезное удешевление обслуживания крупных инфраструктурных объектов.

Четвертая группа - геопространственная аналитика: она базируется на технологиях, которые мы используем для карт и навигации (построение оптимальных маршрутов, предсказание дорожных проблем и т. д.). Такие технологии могут быть очень полезны для решения задач логистики, управления дорожной сетью и т. п.

- А вы уже придумали, как зарабатывать на Big Data? Вы одноразово продаете услугу или делаете какой-то продукт?

- У нас есть несколько гипотез, в какую сторону двигаться. Мы уже точно поняли, что хорошие продукты на базе Big Data - это не научная фантастика, поэтому принято окончательное решение развивать это направление.

История с Big Data сейчас очень новая. Многие это изучают, но в основном пока идут исследования и первые пилотные проекты. Все понимают, что это что-то большое, но денег еще нет, и непонятно, какая бизнес-модель лучше всего выстрелит.

Нам неинтересно участвовать в сотне отдельных проектов, у нас просто для этого не хватит ресурсов. Надо создать масштабируемый продукт, который можно будет применить в разных сферах и отраслях. Мы пробуем в разных индустриях, потому что пока не найден ответ на вопрос, в какой из них могут быть самые интересные, самые масштабируемые продукты. Мы обошли сотни компаний. Мы сделали выводы по отраслям: это должна быть индустрия, где данных много, там должны быть деньги, индустрия должна быть достаточно открытой, чтобы этими данными делиться. Одна из самых открытых отраслей - розница, они всегда готовы пробовать новое, если на этом можно заработать. А, например, в здравоохранении все очень консервативно.

- Во сколько вы оцениваете рынок?

- Оценки аналитиков очень сильно разнятся. Но все сходятся на том, что рынок огромный и очень многообещающий. Просто это очень молодое направление, все пробуют и экспериментируют, поэтому о точных оценках говорить рано.

- А что в России?

- Россия занимает очень важное место в наших планах. Российский рынок вряд ли будет большим с точки зрения доходов, но для нас он очень важен: это рынок, где «Яндекс» знают все. Поэтому мы можем прийти в крупнейшие компании страны, предложить им совместный проект - и они будут готовы с нами экспериментировать. С другими странами сложнее. Именно в России мы можем наиболее быстро опробовать какие-то идеи и бизнес-модели. Поэтому существенную часть всех текущих пилотов занимают российские проекты.

- То есть «Яндекс» наконец станет IT-компанией, сможет получать льготы как разработчик ПО?

- Для этого нужен коробочный продукт. А тут самая правильная модель - подписка. Это коробкой не отгрузишь, поскольку алгоритмы на нашей стороне все время дорабатываются, это не статичный продукт.

- Но «Яндекс» же не будет системным интегратором?

- Нет, мы работаем с системными интеграторами как партнерами. С одним из наших российских партнеров - IBS - мы сделали пилотный проект для компании, управляющей частью дорожной сети. Эта система позволяет предсказать пробки, дает статистику по авариям и т. п., все это увеличивает эффективность управления дорогами.

- Сейчас вы зарабатываете на этом какие-то существенные деньги?

- Сейчас это скорее существенные затраты (смеется) - как и положено начинающему стартапу. Конечно, мы не работаем бесплатно, но мы много инвестируем. В пилотных проектах обычно это либо наша совместная с партнером инвестиция, либо мы договариваемся на разделение доходов. Как постоянно действующая модель это не работает. Как правило, цена определяется в терминах бизнес-модели клиента: если мы даем рекомендации по активным продажам, то цена зависит от размера клиентской базы, а если мы помогаем экономить на обслуживании линейной инфраструктуры, то, например, за километр трубы или линии электропередачи.

- Это будущий второй миллиард для «Яндекса»?

- Да, есть такая гипотеза. Бизнес-модель еще не до конца доказана, сколько все это займет времени, тоже пока непонятно. Но перспективно (смеется).

- Какие еще идеи диверсификации бизнеса?

- У нас много разных идей и потенциально масштабируемых продуктов. И это не только поиск, но и карты, браузеры, музыкальные сервисы, кино. Мы ожидаем, что видеореклама будет хорошо расти. Количество просмотров фильмов и сериалов в интернете сильно растет и будет постепенно доминировать. Это значит, что видеореклама тоже постепенно переедет в интернет. ТВ-реклама - это $5 млрд в России, $500 млрд в мире. Это интересные деньги, поэтому мы копаем эту тему тоже.

- Когда запустите новый «Кинопоиск»?

- В начале следующего года. Там будет суперрекомендатор, как на «Яндекс.Музыке».

- А что вы думаете про импортозамещение софта, оборудования? То, что сейчас активно продвигает государство через Минкомсвязи.

- Это правильный процесс, хотя именно оборудование заместить очень сложно. Импортозаместиться можно, т. е. на чем-то ездить мы будем и оно будет как-то катиться. Речь же идет именно про это - что мы будем делать, если завтра война. Сделать свою ОС можно на основе Linux. Каждая страна об этом думает. Пользовательские вещи все равно будут доступны. А государственные системы должны иметь свой софт и специалистов, которые умеют его настраивать.

- А к вам государство не обращается за помощью? Не предлагают вам поучаствовать в импортозамещении софта? Национальной операционной системы, например.

- Обращаются ко всем специалистам. Разговоры про национальную ОС мы слышим, читаем в прессе. К нам не приходят, но вокруг ходят (смеется). Но мы в принципе не работали на заказ. Но если кому-то нужен наш поиск, карты, почта - пожалуйста.