“Если мне позвонит президент, я буду горд”

– Нет. Этот непрофильный актив поручался в свое время Газпромбанку, у них есть свои инвестиционные департаменты.

– У нас есть более эффективные вложения. “Роснефть” и сейчас высоко оценена, она интересна для долгосрочных вкладов.

Алишер Усманов неохотно рассказывает о том, на чем он делает деньги. Своим основным бизнесом он считает вовсе не инвестиции в металлургические активы, а игру на фондовом рынке. Благодаря ей он стал богат и смог купить “Коммерсантъ”. Усманов стал владельцем “Коммерсанта” месяц назад, и за это время в газете вышла как минимум одна “ненужная”, по мнению нового владельца, статья – про места работы детей высокопоставленных чиновников. Об этом он рассказал, приехав на интервью в газету “Ведомости”. Но заверил, что, сохраняя полную лояльность властям, в редакционную политику “Коммерсанта” вмешиваться не собирается.

– Вы – руководитель “Газпроминвестхолдинга”, совладелец крупных металлургических предприятий, а теперь еще и собственник “Коммерсанта”. А чего мы не знаем о вашем бизнесе?

– Работа в “Газпроминвестхолдинге” и владение акциями металлургических предприятий – следствие основного бизнеса, которым я занимаюсь с 1996 г. Это работа на рынке ценных бумаг. Тогда мы начали покупать и продавать ценные бумаги в рамках компании “Интерфин”, которая создавалась как некое неандертальское подобие инвестбанка для банка “Возрождение” и МАПО-банка. Я попытался сразу сделать покупки на Западе. Это было очень сложно, но, погружаясь все больше в эту сферу, я увидел, какой она открывает огромный океан возможностей для реализации моих амбиций как бизнесмена. С того момента моим главным делом стала купля-продажа ценных бумаг.

– Акции каких компаний есть в вашем портфеле?

– Компании, которые принадлежат мне и моим партнерам, владеют 1,5% акций “Газпрома”. О других вложениях я говорить не хочу. Подобная информация – сигнал к тому, чтобы кто-то купил или продал акции этих компаний. Ее разглашение было бы и некорректно по отношению к моим партнерам.

– Может быть, назовете сферы, куда инвестируете?

– Медицина, медицинское оборудование, технологии. Мы с партнерами владеем в России компанией, которая занимается разработками технологий увеличенной карты памяти на дисках и телевидения высокой чистоты. Она пока не произвела огромного технологического фурора, но результат, который я вижу, внушает огромные надежды. Еще у нас есть очень известная компания, она только что провела IPO в Лондоне, которая создала технологию стерилизации использованных одноразовых медицинских инструментов. А недавно мы продали компанию, которая имела медные запасы в Европе.

“Покупка “Коммерсанта” – очень большой выигрыш”

– Не хотите говорить о текущих инвестициях, тогда расскажите об успешных проектах, из которых вы вышли?

– Это нескромно – рассказывать о том, что ты сделал. Я все эти сделки использовал как уроки. Для того, чтобы понять механизмы влияния тех или иных факторов на стоимость ценной бумаги в период, когда инвестиция в нее приносит больший доход. Либо наоборот – предугадывать ситуации, которые могут сделать инвестицию рискованной.

– Тогда почему вы, такой осторожный, с “Газпромом” дружите, решились на самые рискованные инвестиции в России – в медиа?

– Я не дружу, я служу в “Газпроме”. По призванию и из гордости, потому что это, на мой взгляд, крупнейшая компания в мире. Иметь фактом биографии работу гендиректором финансово-инвестиционной компании в “Газпроме”, думаю, для любого бизнесмена престижно. То же самое могу сказать и о “Коммерсанте”. Я, как один из тех, кто начинал свой бизнес чуть раньше “Коммерсанта”, воспринимаю его почти как брата. И поэтому когда вдруг появляется возможность приобрести его, а мои финансовые возможности позволяют это сделать, то у меня срабатывает другой критерий. Ты потеряешь эти деньги? Даже беглый анализ “Коммерсанта” показывает, что если ты не собираешься из страны убегать в ближайшую пятилетку, то ты эти деньги вернешь. Если сегодня медиаактивы оцениваются из соотношения прибыли к стоимости компании 1 к 20, как, например, СТС, то “Коммерсантъ” был куплен и вовсе по прекрасной цене. Если считать с недвижимостью, то 1 к 10.

– А как представилась возможность купить “Коммерсантъ”?

– Как и всякий ходовой товар, который находится на рынке, он ищет своего покупателя, и тут встает вопрос доверия продавца покупателю. В этом случае был надежный посредник. В таких сделках важно, чтобы всех устраивали лица участвующих в сделке, мы друг друга устроили.

– Этот посредник – Роман Абрамович?

– Разве можно называть посредника, если хочешь, чтобы он в следующий раз помог тебе сделать сделку?

– А когда представилась возможность купить “Коммерсантъ”?

– За две недели до сделки мне об этом сказали, за неделю я решил.

– Вы действовали решительно...

– Для меня решение о покупке “Коммерсанта” было абсолютно осознанным. Я уверен, что не найду ни одного бизнесмена, имеющего средства для покупки “Коммерсанта”, который откажется его купить, тем более если выиграет альтернативное соревнование с другими покупателями. Для меня эта покупка – 150% имиджа, очень большой выигрыш, возможность самореализации в новом бизнесе. Думаю, это знаковое событие для России, когда абсолютно лояльный власти бизнесмен не будет влиять на редакционную политику.

– Вы готовы, что теперь вам часто придется говорить “нет” друзьям, потому что “Коммерсантъ” будет задевать их интересы, они начнут вам звонить?..

– Не начнут, потому что я всем объявил, что к редакционной политике не буду иметь отношения.

– А если будут звонить из Кремля?

– Я считаю, что это несодержательно – обсуждать, как я буду реагировать на звонки из Кремля. Представьте, если мне позвонит президент, но не по этому поводу, а по любому, я буду горд. Но я не допускаю, что по таким поводам, как статьи в СМИ, руководство страны будет звонить их владельцам.

– Ну не президент, пресс-секретарь президента Алексей Громов позвонит.

– Ну вот, уже Громов.

– А вы не знаете, кто такой Громов?

– Я прекрасно его знаю, с ним лично знаком. Он работал в посольстве Словакии, когда послом там был мой близкий друг. Поэтому он всегда мог и может позвонить мне по любому поводу.

– Правда ли, что шеф-редактором вы уже выбрали Андрея Васильева?

– Он является одной из кандидатур, а зависеть смена шеф-редактора будет от того, как видит свое будущее в газете нынешний шеф-редактор.

– Но его будущее зависит от вашей воли.

– Прежде всего оно зависит от его воли. Вот у вашей газеты есть владельцы, и что, вы полностью от них зависите?

– Они могут уволить или назначить главного редактора.

– Но для этого должны быть основания.

– Основания – их оценка работы главного редактора.

– Если вы дадите основания, чтобы вас уволить, вас уволят, а если вы будете прекрасно вести газету, зачем вас увольнять? На следующий день после объявления о том, что я приобрел газету, в ней выходит статья, на мой взгляд, ненужная. Я считаю, что тема трудоустройства детей высокопоставленных людей – не тема первых страниц “Коммерсанта”. И что мне после этого делать? Устраивать разбирательства? А может, кто-то специально в редакции хочет выставить меня в плохом виде перед руководством тех или иных ведомств. А может, просто журналист сделал свое дело – взял жареную новость, поставил ее на первую полосу, а [Владислав] Бородулин пропустил.

– А правда ли, что вы хотите привлечь к проекту основателя “Коммерсанта” Владимира Яковлева? Готовы ли взять его в партнеры, предложить ему долю в ИД?

– Точно хочу с ним встретиться и спросить, какой может быть форма его сотрудничества с детищем его и его семьи.

– Вы недавно заявили, что планируете создать медиахолдинг.

– Я считаю, что газета сама по себе существовать в сегодняшнем медийном бизнесе не может. Обязательно должна быть совокупность мультимедийных ресурсов, объединенных в единую структуру, – портал веб-сайтов, на которые будет нанизываться разная форма информации, телевидение, радио, как Bloomberg, например.

“А нужно ли нам объединяться с производителями стали?”

– А вы каждую сделку рассматриваете как отдельную или у вас есть некая стратегическая группа, которая осмысливает, какие активы нужно приобретать?

– У меня есть партнер, мой очень близкий друг – Фархад Мошери. Мы с ним уже 15 лет активно ведем дискуссию о том, что мы можем сделать завтра или через год. И есть группа людей, которые нам в этом помогают. У нас есть много структур, которые используются для тех или иных проектов. Сейчас мы как раз подумываем о том, чтобы создать единую структуру для всех операций.

– Вы предлагали всем собственникам крупных металлургических предприятий обсудить объединение...

– Мы по-прежнему готовы к большим слияниям, только вот с кем? Все говорят: купите Магнитку. Но я не думаю, что основной акционер – менеджмент во главе с Виктором Рашниковым – хочет ее продавать. Может быть, он с кем-то захочет объединяться, дай бог, если с нами.

– Какой путь для увеличения стоимости ваших активов кажется вам лучшим?

– Есть два пути – уменьшать себестоимость или приобретать новые мощности, которые создают новую маржу. Что лучше, мы пока не решили. Мы вели предварительные переговоры с “Северсталью” и считаем, что это мог бы быть идеальный партнер для объединения с нами. Это уже структурированная компания, с большой нормой прибыли. Но возникает вопрос: как объединяться? Целиком компаниями или добывающими мощностями, отдать им наши стальные активы, а у них взять добывающие? В мире созданы сырьевые суперигроки BHP Billiton, Rio Tinto и CVRD. И это заставляет нас задуматься: а нужно ли нам объединяться с производителями стали? Наши предприятия расположены рядом и производят 40 млн т продукции, уже создана инфраструктура, которая может позволить сделать переработку сырья на месте для производства более качественной продукции. В этом смысле логичный партнер наших предприятий, расположенный ближе всех, – Новолипецкий меткомбинат (НЛМК). Если бы мы объединились, то все пошли бы за нами.

– А вы на эту тему разговаривали с владельцем НЛМК Владимиром Лисиным?

– Не разговаривал.

– Что мешает?

– Много чего. Жизнь наша предыдущая, совместная. И к тому же все предприятия сегодня в России, кроме “Мечела”, пожалуй, считают себя самодостаточными. И процесс их развития будет протекать спокойно – они будут твердо терять позиции на международном рынке и держаться на плаву за счет внутреннего рынка. Такой ход событий будет давать людям возможность провозглашать необходимость собственного развития. И нам в том числе.

– Но с кем-то вы вели серьезные переговоры об объединении?

– К нам обращались с такими предложениями, мы с удовольствием их обсуждаем, например, с представителями “Евраза”, среди которых есть мощный финансово и перспективный со всех точек зрения акционер Роман Абрамович. Этот фактор больше всего будет влиять на наш выбор, потому что компания с такими ресурсами будет играть в любую игру. “Евраз” уже прошел IPO, и его акционеры готовы обсуждать поглощение наших предприятий в обмен на акции “Евраза”. Но наши предприятия пока не оценены, поэтому мы сами сперва хотим подготовиться к IPO, чтобы появился единый критерий оценки. Исходя из этого, мы сначала закончим внутреннее структурирование нашего холдинга до того уровня, чтобы он был готов к биржевой оценке, это произойдет в течение полугода – девяти месяцев, а после этого будем серьезно обсуждать возможные сделки с другими компаниями.

– Вы выступали и с идеей консолидации ГОКов России, Украины и Казахстана...

– Мы сильно продвинулись в переговорах с нашими украинскими партнерами. Идет оценка активов “Метинвеста” и “Смарт-групп”. Вполне возможно, мы договоримся о слиянии. Акционеры Соколовско-Сарбайского ГПО в Казахстане пока сами не определились, и мы не можем понять, хотят они объединяться или нет. У них есть свои планы вывода предприятия на IPO. К тому же у них идет внутренняя реструктуризация, если по ее окончании они скажут, что готовы к переговорам об объединении, мы их возобновим.

– Вы хотели купить крупный пакет “Мечела” во время их последнего размещения?

– Тогда к нам обратился банк UBS, они готовы подписать нас на акции, но мы сказали, что хотели бы подписаться на пакет не меньше блокирующего. Но размещалось только 20%, и, поскольку невозможно было скомпоновать блок, мы отказались от этой идеи.

– Правда ли, что риски Внешторгбанка по вашим компаниям составляют более $3 млрд?

– Нет, потому что часть из этого риска лежит на акциях “Газпрома”. Ведь когда вы закладываете акции, это не ваш риск, а риск тех акций, которые вы заложили.

– Акции “Газпрома” используете в залогах по кредитам?

– Иногда.

“Государство доказало, что является эффективным собственником”

– Какие функции возложены на “Газпроминвестхолдинг”?

– “Газпроминвестхолдинг” занимается финансово-инвестиционным блоком операций “Газпрома”, который включает в себя все виды операций на рынке ценных бумаг. Сегодня задача “Газпроминвестхолдинга” – реализация дебиторских задолженностей непрофильных активов “Газпрома”. А есть еще большая задолженность по поставкам газа в страны СНГ. Мы сейчас занимаемся Молдавией. Это проблемная территория, газа потребляют там много, но часто за него не платят. “Газпром” добился выплаты текущих платежей, теперь надо разбираться с возвратом накопленной за десятилетие задолженности.

– А могли бы вы покупать нефтяные активы для “Газпрома”?

– С удовольствием, если поручат.

– “Газпром” признал свой интерес к ряду активов ЮКОСа. Оговаривалось ли ваше участие в заключении этих сделок?

– Нет. Но я считаю, что это очень правильная политика “Газпрома” – диверсифицироваться за счет покупки нефтяных активов. Shell добывает нефть, газ, уголь, производит электроэнергию, владеет трубопроводами, стремится довести вертикальную интеграцию до мельчайших деталей. И у них это называется “хорошая, правильная политика диверсификации”, а у нас сразу начинаются бессодержательные разговоры про экспансию “Газпрома”.

– Продажа непрофильных активов по-прежнему остается зоной вашей ответственности?

– Частично да.

– Как утверждается список активов, которые поступают к вам на реализацию?

– Его утверждает департамент имущества “Газпрома”.

– А как происходит реализация активов? Кто делает их оценку – вы или “Газпром”?

– И так и так. Решение о форме продажи также принимает “Газпром”.

– А вы тогда чем занимаетесь?

– Той работой, которую нам поручают. Есть оговоренные законом формы реализации имущества, что касается нас, то мы использовали все формы. Были и покупки ценных бумаг и дебиторской задолженности, и продажа, и обмен их на векселя и проч. для достижения результата – приобретения контроля над активами или реализации актива с баланса “Газпрома” с получением прибыли.

– А вы занимались созданием “Газпром-Медиа”?

– То есть у “Газпрома” есть несколько “щупалец”, с помощью которых он делает операции?

– Конечно. Иметь одно – неправильно.

– Несколько лет назад часть акций Лебединского ГОКа и Оскольского комбината купили у “Газпрома” ваши компании за $75 млн. Сейчас они стоят в десятки раз больше. “Газпром” не в обиде? Не боитесь, что может потребовать возврата?

– По закону это невозможно. И, кстати, не $75 млн, а $80 млн. А если учесть изменившийся курс доллара, то и $140 млн. С тех пор стоимость активов существенно выросла. “Северсталь” тогда стоила $120 млн. Вспомните, по какой цене государство реализовало последний госпакет НЛМК (в 1998 г. 15% были проданы за $31 млн. – “Ведомости”). У каждого времени своя оценка актива. “Сибнефть” покупали за $170 млн, а государство ее выкупило за $13 млрд – и не обиделось. А если вдруг “Газпром” захочет войти в состав акционеров “Газметалла”, остальные акционеры будут только рады.

– В последнее время все чаще начинает встречаться частно-государственный вид сотрудничества. Вы считаете его эффективным?

– Да, потому что государство уже доказало, что является очень эффективным собственником и управленцем – ничуть не худшим, чем частные акционеры в некоторых отраслях. Во всяком случае, у нас в стране. Есть такая пословица: если ты не растерял то, что тебе оставил твой родитель, значит, ты удвоил. Есть так называемый бум нефтяных цен, но ведь можно было и потерять деньги, которые он дает, а мы накопили и хотим начинать вкладывать. Но тут же говорят: ой, государственная экспансия! А что в ней плохого? У нас огромная страна, она нуждается в инвестициях, и, если государство хочет во что-то вкладывать, надо это только приветствовать.

– А вы можете назвать поименно эффективных госменеджеров?

– Очень много госкомпаний, которые демонстрируют эффективную работу. Некультурно будет говорить о ком-то, и потом – с чем сравнивать? После Иосифа Виссарионовича, например, у нас остались огромные запасы золота. Ну раз уж вы очень хотите пример, то “Транснефть” во главе с Семеном Михайловичем [Вайнштоком] – одна из лучших команд в мире.

– А вы бы купили акции “Транснефти”?

– Зачем? Я купил когда-то, продал, пошел дальше.

– А Сергей Богданчиков эффективно работает?

– Он только начал публичную историю “Роснефти”, я желаю ему огромных успехов.

– Вы вложились в акции “Роснефти”?

– Хотел, но оказался на 10 руб. ниже порога отсечения.

– Можно сейчас купить, акции “Роснефти” теперь дешевле стоят.

“С возрастом хочу быть больше филантропом”

– А у вас есть акции металлургических компаний, которые прошли IPO?

– Я покупал, продавал их постоянно. Сейчас есть небольшие пакеты “Евраза”, “Мечела”, “Северстали”.

– Многие ваши коллеги жалуются, что их менеджеры приносят им мало интересных инвестиционных идей.

– У меня самого их так много, что проблем с этим у меня нет.

– Расскажите, какие у вас есть идеи, во что нужно вкладываться?

– Когда мы проведем IPO, вкладывайтесь в нашу компанию, она будет самая лучшая.

– А еще?

– Шикарная идея – логистика, создание транспортных узлов. Мы уже начали инвестировать.

Китай увеличил за год производство стали на столько, сколько его произвела вся Российская Федерация. Им нужно значительно больше сырья, и есть смысл проинвестировать в то, чтобы мы могли доставить наше сырье туда, чтобы быть конкурентоспособными по ценам с бразильцами и австралийцами.

– А может, вам купить месторождение в Бразилии, чтобы китайцам поставлять?

– Мы и покупаем, но не в Бразилии.

– Для китайцев?

– Для китайцев лучше покупать в Австралии. Но на двух наших ГОКах запасов больше, чем в Бразилии и Австралии, вместе взятых. Мы пока не можем довести наше сырье до Китая, но, я думаю, довезем. Мы заказали огромную работу во многих компаниях, они просчитают нам оптимальные варианты.

– Скажите, а кем вы себя больше чувствуете – фондовым игроком или организатором производства?

– Вообще никакого отношения к производству не имею, хотя представляю, как оно устроено. А с возрастом хочу быть больше филантропом, потому что бессистемное занятие зарабатыванием денег не является интересным для интеллектуального развития. Я уже создал специальный фонд, но цифры называть не хочу. Лучший пример для подражания – Билл Гейтс и Уоррен Баффетт. Поэтому я сейчас больше чувствую себя человеком, который ищет применение тому ресурсу, который судьба дала, для достижения такой цели, которая не прославляла бы, а приносила кому-то пользу. Но я пока не нашел этой цели.

– Политические партии вы финансируете, например “Единую Россию”?

– Нет, и никто ко мне с такой просьбой не обращался. Если бы обращались, я бы вам честно рассказал. Не понимаю, почему нужно бояться рассказывать об этом, если я поддерживаю линию этой партии и готов вкладывать в нее свои деньги.

– Когда вы начинали свой бизнес, какой стартовый капитал у вас был?

– $10 млн. По тем временам огромные деньги. Но я их не использовал.

– Как вам удалось их собрать?

– Это были деньги из банка моих друзей. Мне доверяли, потому что я всегда говорю правду. В противном случае финансовыми операциями заниматься нельзя.

– Много среди крупных бизнесменов в России тех, кто всегда говорит правду?

– Есть несколько. Но вообще хороших людей всегда больше, чем плохих, в противном случае уже наступил бы конец света.