Теперь они не буйные

Когда Кен Кизи в 1962 г. написал роман о бунтаре, переведенном в психушку из тюрьмы и вступившем в смертельную схватку со старшей медсестрой, поколение хиппи восприняло книгу как откровение. Когда Милош Форман в 1975 г. снял свой фильм с Джеком Николсоном в роли свободолюбивого Макмерфи, картина стала личным событием для миллионов жителей соцстран, увидевших в ней протест против тоталитаризма. Но в сегодняшней Москве знаменитая история прозвучала приглушенно и смазанно.

Противостояние главных героев утратило серьезную долю остроты – основа осталась, но краски поблекли. Получился ладный спектакль с довольно разреженным воздухом. Для множества других сюжетов это было бы нормой. Но только не для “Кукушки”.

Премьерная постановка практически не имеет отношения к роману Кизи, который представляет собой поток измененного сознания одного из персонажей – Вождя, уверенного в том, что клиника напичкана спецаппаратурой, а в палаты ночами напускают дурманящий туман. Зато за вычетом пары эпизодов спектакль выглядит почти точной “записью по фильму”. И первое, что напоминает о картине Формана, – пространство: больничный павильон, функционально и реалистично выстроенный Давидом Боровским.

Глядя на него, вспоминаешь другое не типичное для Боровского сценографическое решение – декорации к давнему спектаклю Сергея Юрского “Игроки-XXI”. Там, по свидетельству критика Валерия Семеновского, была “такая сверхнатуральность, каждый предмет так подан и высвечен, что понимаешь: этот гиперреализм, эта поэзия стандарта – на грани издевательства <...> пространство миражного быта, мнимого существования”. Возможно, и в “Затмении” подразумевался похожий эффект. Но кажется, это просто чистенькая клиника. Респектабельная и не зловещая. Так что, когда врач и медсестра интимно смеются: “А без больных лучше!”, с ними тянет согласиться: да, уютнее.

Но и с больными неплохо: хроники здесь обаятельны (чего стоит один долговязый “Нижинский”, беспрерывно танцующий, а иногда трогательно утешающий других). А острые больные не слишком-то невротичны. Это в фильме они чуть что заводят друг друга и начинают орать. А здесь Мартини (Иван Агапов) может разговаривать с воздухом, но в его раздвоение личности все равно не верится. Видно ведь – нормальный. Разве что Александру Сирину (Хардинг) и Сергею Фролову (Билли) удается найти для своих героев интересный рисунок: точный, убедительный, эмоциональный.

Но главное: накал конфликта здесь снижен почти до комнатной температуры. Медсестра Речид (Анна Якунина) – приятная блондинка, в которой совсем нет неумолимой, почти инфернальной жестокости. Ее стервозность лишь намечена, и она скорее бытового плана.

Режиссер предлагает свой вариант развития сюжета: Речид тоскует по мужскому вниманию, а Макмерфи однажды очень вовремя возникает в пустынном больничном фойе. Наутро он продолжает качать права, и Речид понимает: ее использовали. “Он ничего не делает просто так!” – важнейшая реплика медсестры, и звучит она горько.

По-женски ее можно понять, однако лоботомия за такое дело – это как-то чересчур.

Речид слишком аморфна, чтобы можно было поверить в столь свирепую войну полов, так что медсестру подозреваешь скорее в недомыслии – ведала ли она вообще, что творит? При том что спору нет: Макмерфи в исполнении Абдулова из тех, кого вечно мечтают заполучить и никогда не получают женщины.

Он старше, чем в книге и в фильме, и это человек, знающий жизнь. “Прошел войну, у него есть награды”, – первым делом запоминаешь в “Затмении” про Макмерфи, а уж потом: гуляка, игрок. Абдулов часто играет именно таких героев – любящих женщин, но самодостаточных. Надежных, но и себе на уме. Независимых – а при этом не бойцов, скорее ловкачей. Роль Макмерфи ему очень подходит. В его герое угадывается и масштаб, и снисходительное мужское превосходство, и обаятельное озорство – прочерти режиссер внятно линию спектакля, рискни хоть раз высказаться в полную силу, роль действительно стала бы событием. Минутами кажется, что и становится. Но – только минутами.

К финалу изложение истории вдруг переходит в режим скороговорки, и страшную развязку играют второпях. Вероятно, этой небольшой доли трагизма “Ленкому” сегодня вполне достаточно.