Когда Гарри встретил Гарри
Никаких колокольчиков, никакого волшебного синего цвета. Третий “Поттер” начинается как британские “кухонные драмы” 70-х годов: ручная камера Майкла Серезина (бессменный оператор Алана Паркера) носится по захламленной квартире, выхватывая из бурой тени оплывшие лица ее обитателей. Гарри Поттер, у которого всегда были неважные отношения с приемной семьей, на сей раз подвергается каким-то совсем неописуемым вербальным унижениям, не выдерживает и применяет на практике знания из школьного курса – надувает приемную тетушку до непристойных размеров с последующим запуском ее в свинцовое лондонское небо. Сцена эта, снятая со всем драматизмом и серьезностью, с какими вообще возможно снять полет шарообразной дамы средних лет над английским индустриальным пригородом, задает тон всей картине.
Первые два “Поттера”, снятые Крисом Коламбусом, в первую очередь раздражали своей граничащей со свинством аккуратностью и раболепием перед первоисточником – в сущности, они были наихудшими образчиками того, что П. Гринуэй называет иллюстрированным текстом и считает главной погибелью кинематографа. Куарон же делает не иллюстрацию, а именно что живое кино – и с радостью бросает первоисточник, чтоб погнаться за конфетной оберткой или летящим по ветру зонтиком. Лучшие моменты нового “Поттера” (вроде того, где заглавный герой весьма похоже изображает паровой котел) взяты не из книжки Джоан Роулинг, а непосредственно из лохматой мексиканской головы постановщика картины “И твою маму тоже”.
Упомянув предыдущую работу Куарона, уместно будет сразу ответить и на вопрос, интересующий, без сомнения, многих. Ответ будет отрицательным: нет, герои его нового фильма не придаются парному рукоблудию и любви втроем. Но вместе с тем отношения между третьеклассниками Хогвартской школы магии все же более чувственны, чем, по идее, должны быть между третьеклассниками. И пусть в том нет прямой заслуги Куарона, но посмотрим правде глаза: у 14-летней артистки Уотсон, играющей Гермиону, грудь за два с половиной часа экранного времени вырастает размера на полтора.
К числу других достоинств поттерианы относится договоренность между Warner Bros и Роулинг, запрещающая студии нанимать актеров небританского происхождения. Так “Поттеры” застрахованы от внезапного появления Николаса Кейджа или Тома Хэнкса, зато дают сезонный приработок разным, а иногда даже и хорошим британским артистам. В данной серии Эмма Томпсон изображает близорукую вещунью, а бородатый Гарри Олдман – собственно азкабанского узника Сайруса Блейка, имевшего косвенное отношение к гибели родителей Поттера и бегущего теперь с магической каторги – предположительно с целью поиметь отношение к гибели их сына.
Каковы бы ни были подлинные мотивы актеров (в случае с “Поттером” в ход идут ссылки на детей, которые угрожали отречься от родителей, если те не снимутся в экранизации любимой книжки), но посмотреть на то, как два одаренных человека с ощутимым удовольствием позорятся перед толпой малышей, всегда приятно.
И если Олдман с Томпсон оба чуть халтурят, как непохмелившиеся драмартисты на детском утреннике, то третья приглашенная звезда – Дэйвид Тьюлис – выдает роль совершенно нешуточную. Его герой – застенчивый вервольф, втихую взятый либеральным директором школы на полставки преподавать боевую магию. С одной стороны, он умней, могущественней и в целом круче других волшебников. С другой – привычка спонтанно превращаться в комического волка способствует его маргинализации и не дает в полной мере реализовать свои исключительные таланты. От тоски он спасается молочным шоколадом, гуляет по одуванчикам и ведет с Поттером долгие беседы о том, как это трудно – быть непохожим на других. Если учесть, что самой знаменитой ролью Тьюлиса по сей день остается влюбленный в Ди Каприо Бодлер из “Полного затмения” Агнешки Холланд, – налицо недвусмысленное высказывание режиссера на тему участия одаренных геев в воспитании молодежи.
На все свои многочисленные достоинства картина Куарона имеет один, но весомый недостаток. Она, к сожалению, про Гарри Поттера – а персонаж этот, как ни крути, не слишком приятный. Конформист и учительский любимчик, за пять книг и три фильма он, кажется, окончательно свыкся с тем, что судьба и авторша ему бессовестно подсуживают. Потому битва его со злом и напоминает битву Л. Парфенова с цензурой – наблюдать за ней любопытно, но всерьез сопереживать и нервничать получается не слишком.