Редкая птица
В здании бывшего Театра Корша (теперь - Театра наций) начались премьерные показы спектакля "Опыт: Чайка" - самого амбициозного из московских антрепризных проектов. Театр закрыт на ремонт, фасад загорожен лесами, зрительный зал - стропилами; публика пробирается на сцену чуть не огородами, со служебного входа, и сидит потом на скамейках, застеленных казенными одеялами. Полное название спектакля - "Опыт освоения пьесы "Чайка" системой Станиславского". Продюсировал "Опыт" художник Павел Каплевич, оформлял болгарский художник Кольо Карамфилов. Ставил украинский режиссер Андрей Жолдак - стахановскими темпами, за 40 дней. Начиная репетиции, говорил, что чувствует себя Чингисханом.
Жолдак - огромный киевлянин с казацким чубом, ученик Анатолия Васильева и убежденный формалист - обещал в своем московском дебюте что-то несусветное. В первом акте - игру вслепую, во втором - без слов, в третьем - без движения и только в финале - с использованием всего актерского арсенала, залповым огнем, на поражение. "Опыт: "Чайка" был задуман ни много ни мало как проверка "системы" на прочность: можно ли после всех этих формальных вывертов сыграть Чехова аутентично, по Станиславскому? Звездный актерский состав - Александр Балуев (Тригорин), Наталья Коляканова и Юлия Рутберг (Аркадина), Татьяна Друбич и Мария Миронова (Заречная) плюс еще несколько хороших артистов из разных московских театров - заранее обнадеживал: скорее всего можно.
В итоге, однако, радикализм был умерен - от первоначального замысла остались, не считая названия, только фрагменты. То есть временами актерам завязывают глаза, заклеивают рты или частично их обездвиживают, заставляя играть сидя на табуретках, но в целом деконструкция системы Станиславского оказалась не главной.
Хотя театр Жолдака и впрямь сугубо формален. Он собран, как у Някрошюса, из натуральных материалов (камень, дерево), эффектен и насыщен аттракционами. Для начала, например, все персонажи, раздевшись до купальных костюмов, ложатся на роликовые тележки и скользят по гладкому полу, как по воде. Чуть позже, завязав глаза платками, с ножами наперевес, точно зомби, шагают строем за Ниной Заречной. Треплеву (Александр Усов), который забрался куда-то высоко на подвесную площадку, привязывают к спине пропеллер, а к ногам - камни и тянут его, бедного, вниз. Лает чайка в клетке, квакает Аркадина; Дорн (Дмитрий Харатьян), разевая рот на манер окуня или карпа, говорит, что он рыба, живущая в озере 50 лет, а Треплев вместо рукописей носит в желтом чемодане гигантские птичьи яйца.
В этой мастерской сценических метафор случайности практически исключены - образы структурированы жестко и рационально. "Чайка" Жолдака - спектакль-экосистема. Вот озеро с рыбами и птицами, а вот прибрежные его обитатели - Аркадина, Треплев, Заречная, Тригорин и прочие. Убийство чайки нарушает природный баланс: водоем постепенно гибнет, зарастает гнилью, превращается в болото. Процесс регистрируется подробнейшим образом, на всех этапах. Фонограмма спектакля записана с точностью музыкальной партитуры. В первом акте - всплески, крики чаек, шум прибоя, потом - назойливое жужжание мух, в финале - кваканье лягушек.
Жолдака, кажется, не слишком заботят по отдельности все эти никчемные типы - чеховские герои; он занят прежде всего "макроуровнем". Если Чехов - доктор, которому интересен каждый персонаж-пациент, то Жолдак - скорее главврач санэпиднадзора; его волнуют не отдельные душевные мутации, а их следствие - экологическая катастрофа: почему исчезли все чайки, отчего столько мух и что будет с озером через 200 или 2000 лет. Прогноз безнадежен: львы, орлы и куропатки, гуси, пауки и молчаливые рыбы вымрут окончательно и бесповоротно. Чехов, по версии Жолдака, сочинил апокалиптический текст.
Будущее в новой "Чайке" - механизированный кошмар. Над сценой висят пластиковые трубы, из которых с грохотом сыплются консервные банки; в зрительном зале среди строительных конструкций работают под сэмплерную музыку какие-то яйцеголовые существа - не то роботы, не то марсиане из комиксов, придающие этой антиутопии несколько карикатурный оттенок.
Понятно, что чайка у Жолдака - редкая птица, исчезающий вид: Треплев и Заречная - последние его представители, и то нежизнеспособные. Их надо бы как-то сберечь, занести, что ли, в Красную книгу, но этого никто не понимает, потому что все остальные - бескрылые.
Понятно также, что постановщик этой экологической драмы рискует заслужить упрек в излишней прямолинейности: поделить чеховских персонажей на тех, кто квакает, и тех, кто все еще пытается взлететь, и вправду не самая удачная из жолдаковских идей. Актеры, однако, придают режиссерской схеме необходимые нюансы. Они играют то, что Жолдаку, кажется, в принципе чуждо, - истерики, чувства, отношения, расшатывая жесткую формальную структуру спектакля изнутри.
Жолдак, впрочем, этого и хотел: поставить в экстремальные условия артистов хорошей психологической школы и посмотреть, что из этого выйдет. Назвать это "опытом освоения "Чайки" системой Станиславского" можно, конечно, с натяжкой, но опыт сочинения серьезного артпроекта в рамках антрепризы куда важнее. Не знаю, как в финансовом смысле, но в художественном предприятие Жолдака и Каплевича выглядит абсолютно рентабельным.