Андрей Могучий поставил в Большом драматическом театре «Губернатора» Леонида Андреева

Режиссер остался верен себе, органично вписавшись в формат большой сцены
Спектаклю Андрея Могучего нужна помощь экрана/ Стас Левшин/ БДТ

Сверхсюжет «Губернатора» – инициация. Отдав приказ о расстреле толпы бастующих рабочих, главный герой предчувствует скорое возмездие и накануне гибели от рук террористов переосмысливает свою жизнь. Развивая мотивы «Изотова», «Счастья» и «Алисы», Андрей Могучий вновь показывает, как из человека рождается личность. Историей про путь к себе «Губернатор» стал и для самого режиссера: худрук БДТ впервые за последние годы выпустил спектакль, генетически близкий его экспериментальным поискам девяностых – нулевых, но при этом органично вписывающийся в формат большой академической сцены. В сильной ансамблевой работе занята значительная часть труппы, и для каждого поколения придумана своя игровая стратегия: от густой, немного жирной в духе старого театра манеры корифеев до обнаженной документальности существования молодых актеров.

Гоголь-центр

Изначально Андрей Могучий собирался ставить в БДТ «Мертвые души», и гоголевская поэма с ее безнадежным экзистенциальным тупиком присутствует в «Губернаторе» вторым планом, подтекстом, придающим спектаклю дополнительный смысловой объем.

Сценографа Александра Шишкина «Губернатор» открывает с неожиданной стороны: выстраивая трансформер с бесшумно скользящими стенами и потолком, он работает как архитектор, играя прихотливыми конфигурациями то распахивающихся, то сжимающихся объемов. Так и тянет написать что-то про метафору пришедшего в движение пространства истории, но Могучий не рисует картину предреволюционного хаоса, а ведет прямую трансляцию из черепной коробки протагониста «Губернатора». Пешка на политической доске, в начале спектакля не способная видеть дальше стен своего кабинета, он постепенно осознает всю сложность и иррациональность устройства реальности. Могучий ставит монодраму на большой сцене, и актер Дмитрий Воробьев, работающий с режиссером еще с конца девяностых, получает объемную роль под стать своему таланту.

Действие организовано по принципу монтажа аттракционов: гвардейцы расстреливают из винтовок зрительный зал, на подмостки в два ряда вываливают максимально натуралистичные муляжи человеческих тел, раздвигающие зеркало сцены экраны транслируют экспрессионистскую симфонию архивной кинохроники и эстетской видеографики редкого для российского театра качества. Плотный текст «Губернатора» не просто овеществляет сознание героя, визуализирует его флешбэки, он заставляет публику увидеть мир его глазами, кроме черного и белого различающими лишь два цвета: кроваво-красный и трупную зелень. Излюбленная тема театра Могучего – утрата мирозданием изначальной цельности – оркестрована в спектакле с эпическим масштабом. Пока окна губернаторского дома шатаются то ли от запускаемых в саду фейерверков, то ли от революционной канонады, в ключевой сцене звучит вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае», пересочиненный Олегом Каравайчуком: искаженный диссонансами, вдребезги разбитый образ безмятежного старого мира, на смену которому приходит тревожная «Симфония гудков» Арсения Авраамова.

«Губернатор» выстроен в логике сна, наваждения – отдельные эпизоды повторяются по нескольку раз, как кошмары героя, где его в упор расстреливают сошедшие с картин Рене Магритта ангелы-истребители. Художник по костюмам Сергей Илларионов с кинематографической подробностью воссоздает описанную в рассказе Андреева эпоху, но Могучего не интересует жизнеподобие – не случайно в прологе зрители наблюдают за театральной кухней, за гримерами, подкрашивающими артистов прямо на сцене. Густой серый грим персонажей «Губернатора» не дает забыть о том, что все они, в сущности, не вполне люди. Спасение от дегуманизации, по Могучему, – в сострадании: единственная героиня, лицо которой очищено от грима, – пожалевшая губернатора гимназистка. Ее монолог Александра Магелатова превращает в кульминацию спектакля: 24-летняя актриса демонстрирует в «Губернаторе» тот уровень актерской подлинности, какой достигается обычно лишь в авторском кино и почти никогда – на театральной сцене, тем более в России.

Санкт-Петербург