В Петербурге начался фестиваль «Площадь искусств»

Зимний фестиваль «Площадь искусств», ежегодно проводимый Петербургской филармонией в канун Нового года, в семнадцатый раз предлагает петербургским меломанам дежурный набор проверенных временем имен, авторов и сочинений. Афишу спорадически пытаются разнообразить за счет спектаклей, идущих в Музкомедии и Михайловском – театрах, прилегающих к Площади искусств: в этом году, например, в программу включен спектакль «Белый. Петербург». Тем самым организаторы формально подтверждают статус мероприятия – фестиваль искусств.

Структура фестиваля незатейлива: три обязательных концерта первого филармонического оркестра – Заслуженного коллектива республики; один концерт второго оркестра, под управлением Александра Дмитриева. Плюс один клавирабенд, один лидерабенд, выступление юных стипендиатов фонда Темирканова, парочка камерных концертов в Малом зале, вечер декламации – вот, пожалуй, и все. Для пополнения кассы в этом году предусмотрен джазовый вечер «Денис Мацуев и друзья» – беспроигрышный вариант, на Мацуева билеты расходятся влет.

В этом году за актерский цех отвечал Сергей Юрский; на литературном вечере, озаглавленном «Жест», он читал стихи Пушкина, Бродского и Бёрнса. Имена Елизаветы Леонской, сыгравшей клавирабенд в БЗФ, и Александра Князева, принявшего участие в камерном вечере в МЗФ, а также камерный концерт Натали Дессей, исполнившей песни Шуберта, Брамса и Штрауса, безусловно, украсили афишу.

Честь открытия и закрытия фестиваля традиционно принадлежит первому филармоническому оркестру и его главному дирижеру – художественному руководителю Филармонии и фестиваля Юрию Темирканову. В этом году, однако, открытие состоялось без него; за дирижерский пульт встал второй дирижер оркестра, Николай Алексеев, спешно заменив заболевшего шефа. Он же провел второй концерт с Заслуженным коллективом: в программе, в числе репертуарных редкостей вроде скифской сюиты «Ала и Лоллий», значился «Прометей» Скрябина. Исполнение «Поэмы огня» сопровождалось световой партитурой: все, как задумывал автор, увлекавшийся светомузыкой.

Несколько лет тому назад в программе фестиваля впервые появилась барочная музыка и барочные исполнители – на фестивале выступил берлинский ансамбль «Академия старинной музыки». Сейчас опыт повторили: Academie fuer alte Musik Berlin представила программу «Рождественские кантаты и концерты», составленную из протяженных фрагментов «Мессии» Генделя, инструментальных концертов и сонат Корелли, Вивальди и Перселла, прослоенных ариями из рождественских кантат Баха, Скарлатти и Телемана.

Солировал знаменитый немецкий бас-баритон Дитрих Хеншель. Вопреки ожиданиям голос его оказался не таким уж ярким и подвижным; ноты в нижнем регистре не звучали вовсе – они оказались просто за пределами диапазона певца. Между тем некоторые речитативы и драматические арии из «Мессии» – например, аккомпаниато «Ибо вот, тьма покроет землю», с которой певец начал свое выступление, – требуют исключительной глубины и объемности басовых нот. А быстрые баховские арии написаны в расчете на гибкий и маневренный голос, умеющий без потерь справляться с виртуозными пассажами.

Впрочем, дело было не только в технике; Хеншель пел в целом очень профессионально, но слишком правильно, «от головы» – в ущерб спонтанности и живости исполнения. Старательно произносил текст, пытаясь подчеркнуть выразительную силу слов, но душевно оставался холоден. Ни кипящей рождественской радости, ни ощущения светлого праздника его исполнение не излучало.

Да и музыканты «Академии», несмотря на все их регалии и блестящий послужной список, отнюдь не пылали рождественским огнем. Они выступали без дирижера – возможно, этим объясняется их бесстрастная, обезличенная манера игры. Потому что с Рене Якобсом они играют совсем по-другому: пылко, заинтересованно, воодушевленно. На петербургском концерте, однако, ансамблисты звучали раздражающе нивелированно. Эдакий барочный Персимфанс: вроде бы все чисто интонируют, фразировка идеальная – а контакта с залом не возникает. Потому что нет личного отношения, нет вожака-дирижера, который превращает оркестр-инструмент в живое, думающее, чувствующее существо.

Чуда делания музыки, эмоционального акта сотворчества, вовлекающего в процесс всех присутствующих, на концерте так и не случилось. Ну разве что на краткий миг – в Adagio из Кончерто гроссо Корелли во втором отделении вдруг повеяло чем-то живым, теплым; в монотонно-меланхолическом бряцании мерного аккомпанемента струнных вдруг почудилось, что пошел эмоциональный ток. И второй раз – когда Хеншель спел на бис хорал Баха «Я стою у твоих яслей». В целом же концерт берлинского ансамбля разочаровал: несмотря на заявленную тему, в нем так и не возникло радостного рождественского волшебства.