Спектакль Кирилла Вытоптова «Мамаша Кураж» в Мастерской Фоменко стал двойным бенефисом

Петр Фоменко умер четыре года назад, и эта смерть изменила буквально все. Театр, им созданный, в его нынешнем виде напоминает милую зверюшку по имени Тянитолкай. Ничего удивительного, так часто бывает после ухода большого режиссера – вспомним хоть БДТ, который, потеряв Товстоногова, потом лет двадцать еще боролся с энтропией. Примерно такая же штука и с растерянной фоменковской труппой, одной из лучших в Москве: с одной стороны, здесь пытаются сохранить традицию, идущую от самого Фоменко, с другой – нащупывают новые пути, зазывая к себе молодых режиссеров. Даже лабораторию специальную придумали под названием «Пробы и ошибки». Спектакль 32-летнего Кирилла Вытоптова, одаренного выпускника мастерской Олега Кудряшова, стал частью этого проекта.

Сам Фоменко пьесы Брехта никогда не ставил, но, как ни странно, был ближе к «эпическому театру», чем принято полагать. Речь идет, конечно, не о содержании (гражданственности в спектакле Фоменко чурался как огня), а о близком способе существования актеров. Так же, как и в брехтовском театре, коллективным автором спектакля становилась труппа, ансамбль, а каждый актер был всегда готов подмигнуть зрителю, напомнив о зазоре между собой и персонажем. Не зря многие спектакли «фоменок» начинались с совместного чтения книги или пьесы, которую им сегодня предстоит разыграть. Кирилл Вытоптов предложил актерам принципиально иной способ освоения брехтовской пьесы – перед нами чуть ли не опыт психологического театра. Даже от зонгов Дессау здесь решили отказаться, трансформировав их в обычные песенки (аранжировка Николая Орловского).

Идет «Мамаша Кураж» на маленькой сцене, в старом здании театра, но больших пространств Вытоптову и не надо. Война? Какая война? Ни тебе батальных полотен, ни исторической перспективы – перед нами во всех отношениях камерная история про одну жадную бизнес-тетку (Полина Кутепова), которая так увлеклась зарабатыванием бабла, что сама не заметила, как потеряла всех своих детей, да вдобавок еще и разорилась. Ну да, в это время, кажется, еще шла война Тридцатилетняя. Но вопреки брехтовскому посылу, согласно которому общий план важнее крупного, для режиссера бранные поля – что называется, не в фокусе. Вытоптов ограничится тем, что повесит на шею противоборствующим католикам и протестантам шарфы футбольных фанатов, но тут же об этой аналогии и забудет. Просто такая фишка, не более чем.

Вытоптов и не пацифист, и не милитарист, да и вообще интересуется здесь войною не больше, чем обывательница Мамаша Кураж. Кстати, прозвище Кураж этой стильной торговке в красном кожаном платье совершенно не подходит. Мамаше не приходится пробиваться сквозь линию фронта со своим фургоном (товар в клетчатых клеенчатых сумках она держит в стенном шкафу и белом павильоне-трансформере), а значит, и смелости от нее никакой особой не требуется, а лишь точный расчет. Такой Анне Фирлинг больше подошла бы кличка Мамаша Барыш. Это, разумеется, не означает, что Кутепова пользуется лишь одной краской. В бой-бабу она превращается лишь тогда, когда дело касается денег, а в прочие моменты перед нами тонкая обольстительная дама, которую, что называется, жизнь заставила пойти в челночницы.

Другим полюсом спектакля Вытоптов сделал Катрин, немую дочь Анны Фирлинг, от имени которой ведется рассказ о матери. Пользуясь языком жестов, Ирина Горбачева зачитывает брехтовские ремарки, а во втором действии нас даже впустят в сны Катрин, населенные принцами на белых конях и неродившимися детьми. К сожалению, эта игра в дочки-матери в спектакле скорее обозначена, чем решена.

Вытоптовская «Мамаша Кураж» – тот случай, когда и режиссером, и актером мастерски решено множество мелких задач, но так и не понятно, надо ли было вообще театру браться за эту пьесу. Как говорил сам Брехт, «драматургу важно не то, чтобы Кураж в конце прозрела. Ему важно, чтобы зритель все ясно увидел». Вот этой-то ясности и нет.