На ММКФ показали два каннских фильма о мужской уязвимости

Если послушать здешнего интеллигента, то с женой он замучился, с домом замучился, с детьми замучился. Это Чехов, «Три сестры», все помнят, конечно. У Кристиана Мунджиу в фильме «Аттестат зрелости» то же самое, только герой-интеллигент из румынской провинции, грузный человек в очках, по профессии доктор, не жалуется, некогда. Дочь Элиза, умница-отличница, заканчивает школу, собирается продолжить учебу в Англии (не в Румынии же. Уезжать надо, уезжать, у нас не получилось, пусть хотя бы дети). Выпускной экзамен – пустяк, но накануне Элиза становится жертвой насилия. Шок, стресс приводят к невнимательности, оценка ниже необходимой. Но все поправимо, если нужный человек замолвит словечко, свяжет с кем надо. Доктор – честный, никогда в жизни ничего такого, но ведь ради дочери, да и, в сущности, дело пустяшное, формальность, мелочь. И вот он договаривается с пациентом, тот дает нужный контакт. Дело, в общем, решенное, нет-нет, никаких денег, доктор, ну что вы, услуга за услугу. Весь фильм – вот эти мелкие хлопоты: поехать, договориться, успокоить, уговорить дочь («Да, мы учили тебя другим принципам, но сейчас судьба решается»). А фоном – разговоры с женой, от которой доктор уходит и все никак не уйдет, так и спит в гостиной; с любовницей, которая тоже просит что-то устроить для маленького сына; со старым другом-полицейским; с Элизиным парнем. Герой вязнет в этих хлопотах, разговорах, пытается что-то решить (он же мужчина, отец), но чем дальше, тем больше понятно, что интрига – ложная. И хлопоты – пустые. Важен не сюжет с моральными вопросами, а нарастающее ощущение растерянности и беспомощности, в которое погружается взрослый, умный, ответственный человек, не способный ничего всерьез изменить – не в аттестате, конечно, а в собственной жизни. В кадре душно, скучно, серые стены, липкий быт, неуют. Почти весь фильм – на крупных планах, так что скоро физически чувствуешь то самое слово: замучился. Никаких выводов, просто состояние человека в зазоре между бытом и бытием, которое можно, наверное, назвать кризисом среднего возраста или жизненных ценностей, но это как-то плоско, не годится. Можно сказать, что Мунджиу в очередной раз показывает атмосферу промежуточного – постсоциалистического – общества. Но скорее – просто оставляет зрителя с этим ощущением растерянности, беспомощности и маеты, такой знакомой здешнему интеллигенту, который тоже не может всерьез ничего изменить и даже повлиять на что-то, кажется, давно отчаялся. Так что нет разницы, головой ли об стену побиться или супу поесть.

У француза Алена Гироди в фильме «Стой прямо» та же тема мужской потерянности и уязвимости рассмотрена уже совсем без всякой социальности. И с таким вывертом, что можно, пожалуй, утверждать: ничего подобного мы еще не видели. О степени скандальности и радикализма – а также (само)иронии – говорит попадающий в кадр заголовок желтой газеты: «Мужчина занимался сексом с умирающим стариком на глазах ребенка». Это про героя-кинематографиста, который никак не может написать сценарий, шляется по сельской местности и встречает пастушку. Та приводит его в отцовский дом, спит с ним, рожает ребенка и сбегает, оправдываясь тем, что мужчины поступают так постоянно, почему бы и ей так не сделать. Герой остается с ее отцом-фермером и беспрестанно плачущим младенцем-сыном на руках, а по соседству живут старик и подросток, к которому сценарист подкатывает в начале фильма («Не хотите сняться в кино? У вас такое интересное лицо»). Этот сюрреалистический мужской мирок живет в агрессивном окружении (в окрестных полях полно волков). Гротескные до уродства персонажи тайно или явно вожделеют друг друга, сюжет становится все более безумным (есть моменты прямо бунюэлевские: например, сцена с продюсером, плывущим на лодке по лесной реке, взывая: «Я просто хочу прочесть сценарий!»). Не сразу понимаешь: Гироди наотмашь рифмует нелепость с беззащитностью, секс с милосердием. Он возвышен и патетичен. Он вытесняет женское, присваивая его. Он утверждает мужское как стойкость и смелость быть слабым. В финале два мужика, один с ягненком на руках, выходят к волкам. Это даже уже не метафора, это манифест.