«Экипаж» подвергли форсажу

Ааааа! Нет, Аааааааа! И еще раз, и еще, все вместе! А теперь вместе с залом!

Последние полчаса, если не час нового «Экипажа», кажется, проходят под этот нескончаемый крик спасаемых из самых невероятных ситуаций пассажиров. И даже Данила Козловский, с трудом удерживая штурвал, признается Владимиру Машкову, что ему страшно. А Владимир Машков, с трудом удерживая штурвал, отвечает, что ему тоже. А до этого, значит, было еще ничего.

Оно и понятно: катастрофическая часть «Экипажа», т. е. вторая его половина, снята словно бы под лозунгом «Завидуй, Спилберг! Умри, Эммерих!» С гор льется кипящая лава, догоняя несущийся по слишком короткой взлетной полосе самолет, и пылают турбины, и рушится аэропорт, и взрываются цистерны с топливом, и Данила Козловский спасает иностранного ребенка, а не только несколько десятков граждан Российской Федерации.

Уфф, взлетели! Аааа, двигатель отказал! Аааа, грозовой фронт! Стихии последовательно обрушиваются на супергероев-летчиков, потому что одной экстремальной ситуации мало, чудо спасения должно быть явлено дважды, трижды, а потом еще на бис. Чтобы зрителей трясло не меньше персонажей. Пристегните ремни, наденьте 3D-очки, выбирайте гигантские экраны IMAX.

У Александра Митты, снимавшего «Экипаж» в 1979 г., конечно, и близко не было таких технических возможностей. Но дело не столько в возможностях, сколько в контексте. Картина Митты была для советского экрана открытием нового жанра – фильма-катастрофы (соединенного с мелодрамой). Картина Николая Лебедева встраивается в хорошо знакомый публике голливудский ряд.

Возможно, ее авторы правильно открещиваются от слова «ремейк» – сюжетная схема старого «Экипажа» уступает тут место более общим, универсальным схемам. Прежде всего в отношении ценностей, как их ни назови – голливудскими или просто гуманистическими. Практически все, включая массовку, готовы рисковать своими жизнями, чтобы спасти чужие – и близких, и далеких людей, и далеких даже скорее, потому что это более нравственно. При этом ни авторов сценария, ни режиссера, ни актеров не интересует внутренняя эволюция героев, поэтому не очень понятно, зачем нам так подробно рассказывают про их личную жизнь битый час (т. е. объяснение чисто формальное – потому что так было у Митты, пусть и при несколько ином наборе персонажей). Перед нами, собственно, не живые люди, а именно ценности – со всех сторон правильные, показательно конфликтующие (т. е. взаимодополняющие), но не способные перерасти в характеры.

Герой Машкова – командир экипажа – олицетворяет ценности порядка и дисциплины. Герой Козловского – пилот-стажер, выпертый за бескомпромиссность из военной авиации, – ценности правды и свободы. У обоих есть проблемы с семейными ценностями: у капитана недопонимание с сыном-подростком (Сергей Романович), у стажера – с отцом-авиаконструктором (Сергей Шакуров). Вдобавок к неуживчивости и отсутствию чинопочитания (в сюжете есть пара эпизодических высокопоставленных мерзавцев) персонаж Козловского страдает легким сексизмом, что портит его только-только начавшиеся отношения с героиней Агне Грудите – летчицей, которой нужно постоянно доказывать свое право на «мужскую» профессию.

Гендерная тема взята даже с двух сторон. Если пилот-блондинка борется за равенство с мужчинами в кабине, то напомаженный бортпроводник (Сергей Кемпо) – за право считаться мужчиной, занимаясь «женской» профессией: ему демонстративно отказывает во внимании коллега-стюардесса (Катерина Шпица), которая влюбляется только в пилотов, а Козловский и вовсе поначалу обзывает его девочкой.

Катастрофа, в которой все перечисленные лица проявят небывалый героизм, разумеется, призвана разрешить эти ценностные конфликты.

А чтобы «Экипаж» не был совсем уже убийственно патетичным, в схему введены две комические героини. Елена Яковлева одним жестом выражает типовой заполошный образ жены советского героя, когда прижимает к груди ботинки (это что-то настолько же нелепое, насколько знакомое). А Ирина Пегова в роли репетиторши английского (у капитанского сына-оболтуса) сконфуженно нащупывает очки, застуканная с учеником отнюдь не за изучением неправильных глаголов.

Да еще один из спасаемых шахтеров (кажется, Михаил Крылов, но поручиться трудно, уж больно чумаз) периодически орет дурным голосом: «В шахте страшнее!»

Ааааааааааааааааа!

В прокате с 21 апреля