В Вене у чеховского Иванова заподозрили психиатрический диагноз
Не самую известную в Европе пьесу русского классика поставил венгерский режиссер Виктор БодоЕдинственный штамп, который позволяет себе венгерский режиссер Виктор Бодо, – в поставленном им в венском Фолькстеатре «Иванове» много и беспробудно пьют. На этом дань уважения русской специфике можно считать выказанной. Все остальное, что делает на сцене молодой венгерский классик – ему 37, а он уже работал со многими театрами континента, – выглядит раскованной интерпретацией ранней пьесы Чехова. На европейских подмостках ее играют реже «Трех сестер» или «Вишневого сада», но это облегчает работу воображению.
Судя по обстановке загородного дома, обветшалого, но большого (декорации Лоринча Бороша почти не меняются на протяжении спектакля, это и дом Иванова, и дом Лебедевых), действие перенесено в 1950–1960 гг. Старый кондиционер падает со страшным грохотом, радиоприемник живет своей жизнью, кажется, еще немного – и где-нибудь заработает телевизор. Костюмы художника Фружины Надь даже отдаленно не напоминают о рубеже веков, герои носят усредненную одежду из супермаркета, причем рубашка вываливается из штанов, майка на бретельках – норма жизни. Лишь сцена свадьбы претендует на торжественность, но заканчивается она, как известно, катастрофой, тут не до разглядывания нарядов.
Порой чеховские персонажи напоминают забулдыг, люмпенов у последней черты – это касается и франтоватого поначалу председателя земской управы Лебедева (Гюнтер Францмайер), и управляющего имением Боркина (бенефис полноватого и очень подвижного Томаса Франка). Сил сопротивляться бессмысленному быту нет ни у кого, исключение – молодые. Чтобы увидеть Иванова (отличная работа Яна Тюмера), дочь Лебедева Саша (Надин Квитнер) пролезает через окно в потолке. Неожиданное для депрессивного героя свидание заканчивается сексом, за которым наблюдает жена Иванова Анна Петровна, урожденная Сарра (Штефани Райншпергер). О ее еврейских корнях соседи говорят охотно, но недолго, антисемитские ноты тонут в царящей поначалу эксцентрике.
Обошлись
В венском «Иванове» на одного актера меньше, чем в чеховской пьесе, но это произошло случайно. Накануне премьеры заболел исполнитель роли акцизного Косых. Пришлось играть без него.
Чехов боролся с тем, чтобы актеры в «Иванове» «клоунничали» и «выкидывали коленца». Перед премьерой 1887 г. он исключил из текста несколько сцен, чтобы предотвратить такое поведение. Бодо, кажется, напротив, только и ищет повод поклоунничать. То у него вставная челюсть летает по сцене, пока не падает в чужой стакан, то Лебедев вынюхивает припрятанные бутылки. Гротеска и гэгов в спектакле поначалу столько, что «Иванов» выглядит комедией в духе N 13. Первая версия пьесы и была такой, но после антракта постановщик словно вспоминает, что есть вторая редакция и это чистая драма, герой которой не решает «вопросов, а падает под их тяжестью». Так в письме к Суворину Чехов определил свое видение Иванова.
Единственная уступка режиссера штампам – алкогольный апофеоз на сцене. Не пьет лишь доктор Львов (Габор Бидерман), но он вообще редкостная зануда. Порой во Львове просыпается что-то садистское, трудно понять характер наслаждения, с которым он сыплет лед в ванну, где мучается больная. Доктор страдает от несовершенства мира вообще и Иванова в частности; в финале он не подталкивает беднягу к самоубийству, а обливает бензином себя и возится со спичкой – тут вмешиваются окружающие. Иванов же так и не достает револьвера, которым не раз размахивал ранее. Он давно вне реальности. Возможно, речь об умопомешательстве, его бессилие перед жизнью – психиатрической природы. Он расхаживает голым, неистово выдирает из пола паркет, его всего корежит и ломает. У него и прежде были реакции потерявшегося человека, не понимающего, что делать, как реагировать на окружающее. Социальное вытеснено медицинским, хотя спектакль не лишен политического взгляда на мир. Фантомные боли, затяжная депрессия и маниакальное чувство беспомощности – повод вспомнить об обществе как источнике человеческих проблем. Но Бодо вслед за Чеховым отказывается играть в судью. Он ставит на музыку джазового пианиста Клауса фон Хейденабера – тот сам на сцене вместе с виолончелисткой Лукией Лулаки. В буддистских мотивах неторопливых мелодий слышится что-то, чего явно не хватает в жизни не только Иванову, – возможности остановиться, осмотреться, прийти в согласие с собой.
Вена
Ближайшие спектакли 6, 16, 23 и 24 апреля. Спектакль идет с английскими субтитрами