Спектакль «Мушкетеры. Сага. Часть первая» погружает публику в советское детское
Мхатовская постановка сделана по мотивам не столько Дюма, сколько коллективного бессознательного
Атос (Игорь Миркурбанов), Портос (Андрей Бурковский) и Арамис (Игорь Верник) мрачно смотрят на сосиску – это la bite их верного друга Вадима Роже, единственное, что удалось найти на поле боя через две недели после того, как Вадим неожиданно взял отпуск и исчез из полка. Наденька, то есть Констанция Бонасье, или попросту Костя (Александра Ребенок), берет гитару и поет приехавшему из Краснодара 17-летнему армянину Диме Артаняну (Евгений Перевалов или Данил Стеклов) песню из «Иронии судьбы». Королева Ирина Петровна (Ирина Мирошниченко) клянется королю дяде Саше (Александр Семчев) последним альбомом Пугачевой, пылает страстью к юному заморскому певцу Джастину Биберу (Павел Табаков) и исполняет песню «Не отрекаются, любя» (срывая заслуженные аплодисменты).
Как мушкетеры опознают погибшего товарища по татуировке La bite du Vadim, так зрители на раз угадывают знакомые черты в абсурдной вселенной богомоловского спектакля, заключенной художником Ларисой Ломакиной в павильон-кабинет, обитый искусственной крокодиловой кожей. Это не переписанный Дюма, а совершенно новый текст «по мотивам» – не столько «Трех мушкетеров», сколько подсознания последних поколений родившихся в СССР, то есть матрицы, формирующей реальность России-2015.
Если говорить о ближайшем литературном родстве, то в «Мушкетерах» органично соединяются французский абсурдизм и московский концептуализм: «Король Убю» Альфреда Жарри встречает «Мифогенную любовь каст» Сергея Ануфриева и Павла Пепперштейна. От первого – черный фарс, хулиганство и по-детски переиначенные нецензурные слова (la bite на русский переводится как «фуй»). От второго – густой галлюциноз, в который превращается игра со впитанными в детстве знаками современного фольклора – массовой культуры. Поэтому ангелом смерти у Богомолова работает Карлсон, он же Рошфор (Сергей Чонишвили), Пугачева влюбляется в Бибера (Ирина Петровна, конечно же, постаревшая королева советской эстрады), а Костя-Наденька носит точь-в-точь такую же меховую шапку, как Барбара Брыльска в главном советском новогоднем фильме.
Дядюшка и смерть
Еще один важный персонаж спектакля – гробовщик дядюшка Мудло, сыгранный Розой Хайруллиной. Этот посредник между миром живых и мертвых не одобряет попытки племянника Артаняна поступить в театральное училище: «Каждый раз, как вы читаете стихи, мертвые ворочаются в гробах! Хуже только кошек мучить».
Текст «Мушкетеров» – нарочито графоманский: почти безразмерный (спектакль идет до полуночи), напичканный дурацкими каламбурами («Карлсон, сын карлы», «сердце волнуется три, хочется сыра бри!») и нелепыми метафорами («мертвецы встают из могил, как la bite у мужика»). И так же это все играется: преувеличенно, с надрывом, на котурнах, потому что вернейший способ замаскировать патетику – это раздуть ее до пародии.
А «Мушкетеры», несомненно, патетичны: в них борются Любовь и Смерть, обе с большой буквы. И обе персонифицированы. Любовь – это королева Ирина Петровна. Смерть – кардинал дядя Витя Решалье (Виктор Вержбицкий). Ирине Петровне служат мушкетеры, кардиналу – Миледи (Марина Зудина), буквализирующая метафору «женщина – это раненный в пах мужчина». А в пах, как мы помним, ранен Вадим Роже, взявший отпуск, чтобы уйти на войну «за свободу против условностей».
Эту же войну ведет и режиссер Константин Богомолов, предлагая артистам сыграть не столько персонажей, сколько проекции собственных амплуа, театральных и медийных, масскультовых. Поэтому Констанция изменяет Артаняну не с Арамисом, а с Верником, а Портос объясняет последнему, что тот не может сыграть, «как Миркурбанов», – не хватает внутреннего драматизма. С одной стороны, это, конечно, «шутки, свойственные театру». А с другой – еще один способ выскользнуть из привычных конструкций «пьесы» и «спектакля», освободиться, установить прямой контакт с реальностью, напрочь свихнувшейся и тоже не поддающейся описанию традиционными средствами.
В конце концов, подчеркнуто инфантильный мир богомоловских «Мушкетеров» едва ли намного абсурднее, чем тот, что ежедневно формируется инструментами медиа и социальных сетей. И если король дядя Саша запретил снимать любое кино, кроме «патриотического порно», и все снимают, ведь жить как-то надо, то что остается привыкшему ко всему обывателю, кроме как поинтересоваться: «Неужели и Звягинцев?!» Нет, что вы, что вы, Звягинцев уехал.
В последнем действии, избыточном и тавтологичном, названном «Мушкетеры. 20 лет спустя», из дверей по бокам сцены то и дело выскакивает какой-то пионер и радостно пересказывает только что сыгранную сцену «для тех, кто ничего не понял». И публика так весело смеется, как будто это шутка про театр.