Новая сцена Александринского театра открыла сезон «Макбетом» Кшиштофа Гарбачевского

Двери в зрительный зал стережет фигурка лежащего льва. В Петербурге много львов, но этот – розовый: кричащий цвет и дешевизна материала резко отличают его от медных и мраморных собратьев. В стильном пространстве новой Александринки не может быть ничего случайного, и лев, эта шутка художника, превратившего символ города-музея в китчевую статуэтку, сразу останавливает на себе взгляды входящих. Кто-то вспомнит, что похожая скульптура встречала посетителей десятого биеннале «Манифеста», проходившего также в Петербурге. Ярко раскрашенная Венера Ханса-Петера Фельдмана хоть и копировала античный оригинал (образцом послужила Венера Медицейская, руки отсутствовали, как у Венеры Милосской), все же была восхитительно безвкусной. Художники преследовали одну цель: и лев, и Венера представляют собой смешение высокого с низким, классики – с массовой культурой, в которой ценятся броские цвета.

Кстати, у льва скоро находится компания: таких же розовых зверей публика видит, войдя в зал, – что-то подобное ваши соседи по даче могли бы приобрести для сада. Скульптуры создал Ян Струмилло, который трудился над декорациями к «Макбету» Кшиштофа Гарбачевского. 32-летний режиссер, восходящая звезда могучего польского театра, выпустил шекспировский спектакль к началу третьего сезона Новой сцены. Экспериментальный отдел Александринки – одна из немногих российских площадок, где активно внедряют современные технологии, служащие искусству и инструментом, и темой. Гарбачевский, в своих постановках не расстающийся с экранами и видеокамерами, здесь желанный гость. Ни рок, ни предательство, ни жажда власти, ни другие сюжеты, которые при желании можно вчитать в трагедию Шекспира, не занимают режиссера так, как актуальные темы технологического века, с «Макбетом» напрямую не связанные: информация, которую мы потребляем, и способы ее донесения.

Первое время мы наблюдаем за героями трагедии, по-домашнему расположившимися в тесной комнате, на большом экране, повешенном нарочно в невыгодном ракурсе – под углом. В самой по себе видеопроекции на сцене сегодня нет ничего удивительного, но, когда в течение двух актов зритель смотрит только в экран, он начинает чувствовать себя обманутым: собирался вроде в театр, а попал на киносеанс, да к тому же еще и не лучшего качества – изображение размыто, цвета грязные. Впрочем, заметив, что в фильме нет монтажных склеек, опытная публика должна догадаться про съемочный павильон, находящийся прямо за экраном, ведь камера в реальном времени – самый востребованный инструмент актуального театра. Но убедиться в этом можно только к середине спектакля.

Режиссер рассчитывает на зрителя с пресловутым клиповым мышлением. Сокращая шекспировский текст, он намеренно лишает его логической последовательности: начатые сюжетные линии обрываются, а темы, как и приемы, не получают развития. Вместо пьесы мы имеем россыпь разнообразных эпизодов, трагических и гротескных. Некоторые миниатюры становятся актерским триумфом: запомнились циничный принц Малькольм в исполнении Виктории Воробьевой, беспощадная леди Макдуф Галы Самойловой, обезумевшая королева Ольги Белинской.

Избыток информации в XXI в. для Гарбачевского означает не только конец линейных историй, но и конец иерархии, которая разделяла культуру на высокую и низкую (розовый лев велел вам кланяться). Этот «Макбет» уравнивает Шекспира с образами поп-культуры. Особое место среди них занимают, опять же, кошачьи: королевские палачи носят маски Hello Kitty, а там, где следовало бы разместить трон, стоит преувеличенно громоздкий восточный сувенир – машущий лапой «денежный кот». При появлении ведьм на экране мелькают пиксельные персонажи, схожие с героями аркадных игр. Дизайн Макбетова замка отвечает стереотипам о Средневековье: это полосатый надувной батут, украшенный стилизованными крепостными зубцами (с этой декорацией связана одна остроумная находка: в конце из нее спустят воздух – и замок похоронит под собой неосмотрительно уснувшего хозяина). Что касается Шекспира, из всей его традиции лучше всего усвоено старое доброе насилие: выстрелов и крови здесь никак не меньше, чем мультяшных котов.