«Медея» Керубини в постановке Александра Тителя тянет на оперный спектакль сезона

Это спектакль, в котором одно удачное решение отражается в другом. Например, выбор названия и выбор актрисы. Выбор актрисы и выбор места действия. Выбор места действия и сценографическое решение. Случайностям здесь места нет.

«Медея» Керубини на российской сцене раритет (историки припоминают лишь самарскую постановку в 1980-е гг.). Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко выбрал итальянскую редакцию, которая сложилась лишь к началу ХХ в. Французский оригинал 1797 г. был дополнен немецкими речитативами (композитор Франц Лахнер) в 1855 г. и переведен на итальянский в 1909 г. В таком варианте классический стиль Керубини иногда компрометируется более поздним стилем Лахнера, но в основном цельность соблюдается – ей не вредит даже единственная вольность, допущенная постановщиками: интродукция к опере исполняется девушками-физкультурницами под аккомпанемент сценической банды, состоящей из пианино, кларнета и военного барабана с тарелкой.

Антураж, отсылающий к 1930-м гг., нас нимало не смущает – мы не видели «Медею» на сцене и не имеем стереотипов, как она должна выглядеть. Зато мы слышали ее на компакт-диске – модельной исполнительницей заглавной партии была Мария Каллас. Не в каждом нашем театре найдется артистка, которую можно было бы поставить с ней в сравнение, но на Большой Дмитровке такая артистка есть. Режиссер Александр Титель сказал, что Хибла Герзмава в силу крови должна понимать, что такое Колхида. Партия Медеи идеально ложится на текущее вокальное амплуа Герзмавы, переходящей от лирико-колоратурных партий к драматическим. Голос Герзмавы звучит свободно, чувственно, не напряженно. Она не форсирует, обладая запасом звучности, она не боится высоких нот, которые никогда не выходят резкими, она равно хороша в кантилене и декламации.

Ее Медея – женщина удивительно полнокровная. Весь окружающий мир не стоит ее мизинца – так горе Язону, предавшему ее любовь, горе чистосердечной Главке, пытавшейся стать ее счастливой соперницей, горе городам и землям. Дети Медеи и Язона появляются на сцене лишь дважды на протяжении трех актов. Они пробегают через сцену, играя, в первом акте. В конце второго их приводят к матери, уже составившей ужасный план, – мать обнимает их с искренней радостью и теплом. Медея – прекрасная любящая мать, но в кармане ее платья лежит пистолет.

Иногда Хибла Герзмава напоминает Анну Маньяни в фильмах неореализма – так твердо она стоит на земле, как споро чистит в таз кукурузу, так легко на пару с подругой тащит пятидесятикилограммовый мешок картошки. А иногда кажется, что мы видим Нонну Мордюкову в фильме «Комиссар» – женщину-мать эпохи великой революции. В свое время они с Язоном, наверное, отправили в расход немало беляков и петлюровцев, а то и мирных крестьян. Такая женщина жалеть не станет – ни изменника мужа, ни его избранницу, ни детей, ни саму себя.

Премьерный состав «Медеи» не назовешь идеально ровным. На сравнение с Герзмавой тянет молодая Ксения Дудникова в роли ее напарницы (по либретто – служанки) Нерис. Это вторая по значению роль в опере – верная, пылкая душа, и не зря она награждена красивой арией: голос Дудниковой звучит тоже свободно и сильно.

Тенор Нажмиддина Мавлянова как раз такого типа, который подходит партии Язона – с героической ноткой, – но звучит он несколько затрудненно. Нелегко далась басу Феликсу Кудрявцеву роль Креонта с ее экспрессией и диапазоном. Зато очень мило прозвучало сопрано Дарьи Тереховой в роли Главки, и даже колоратуры в конце арии у нее получились. Безупречен был хор, в задачу которого входило порой докладывать о трагических событиях из-за сцены, Феликс Коробов вел оркестр и вокальные силы собранно и четко.

Действие «Медеи» происходит на морском берегу – и художник Владимир Арефьев придумал выразительный мотив его оформления. Фигурные блоки, называемые тетраподами, напоминают одновременно о вечности – они похожи на окаменевших доисторических животных – и о близкой войне. Вроде бы предназначенные для мирных целей – что-то вроде волнорезов, – они напоминают боевые укрепления, неких морских ежей, защищающих от вторжения с моря. Медее они как родная стихия, она умеет между ними прятаться, тогда как все остальные среди них беспомощно плутают. Сделанные из специальных материалов, тетраподы впечатляют весом – кажется, что они сделаны из тяжелого бетона.

И лишь в конце, где они рушатся подобно сраженному карой Язону, мы понимаем, что они легкие и мягкие. Что это только театр. Дети выбегают на поклоны живые.