Сергей Медведев: Крайняя осень

В стародавние времена, по которым теперь все больше принято ностальгировать, подходя к хвосту очереди, например, в гастрономе или в пункте приема стеклотары, человек, простодушно спросивший «Кто последний?», почти гарантированно получал в обратку: «У нас последних нет». Или еще более хамское: «Теперь ТЫ последний!» И в следующий раз, вставая в очередь, человек послушно спрашивал на совковом новоязе: «Кто крайний?»

Еще слово «крайний» в качестве эвфемизма слова «последний» традиционно использовали люди опасных профессий: дальнобойщики, подводники, монтажники, для которых каждый рейс или погружение действительно могли оказаться последними. Используют его военные: в армии при употреблении слова «последний» могут грубо оборвать: «Последние бывают только почести при погребении». Любят «крайнее» и другие силовики - милицейские и прокурорские, и их альтер эго, блатные и «реальные пацаны», для которых важно умение «фильтровать базар».

Теперь слово «крайний» вырвалось на оперативный простор, вслед за шансоном, блатным жаргоном, армейским камуфляжем и прокурорским сленгом («возбУждено», «осУжден», «влепили двушечку»). «Поехали проедем крайний кружок», - говорит мне приятель-велосипедист на велокольце в Крылатском. «Шлю разработки двух крайних программ», - вторит ему мой коллега на ТВ. «Крайнее заседание Госдумы», - утверждает депутат. «И наконец, крайний вопрос», - говорит на интервью журналист. «Крайний» (в значении «последний») на глазах становится нормой.

За этим стоят два социальных сдвига. Во-первых, пришествие силовиков, которые задают новый стандарт не только в политике, но и в обществе, в поведении, в речи. Говоря «крайний», человек как бы добавляет себе мужественности, намекая на свою связь с военно-силовой корпорацией, на наличие силового ресурса. Точно так же сегодня многие гражданские автомобили, вплоть до самых невзрачных, вставляют номерные знаки в рамку, на которой написано «МВД РФ» или «Следственный комитет», или даже «ФГУ АТП УД Президента РФ», словно от этих рамок исходят эманации все той же нездешней силы.

А во-вторых, табуирование слова «последний», как и устойчивость прочих российских суеверий (руку через порог не подавать; новорожденному в коляску не заглядывать, чтобы не сглазить; пустые банки не возвращать и прочее), хорошо вписывается в наступившую эпоху нового Средневековья и кризиса рациональности. Мы не пристегиваемся в машине за рулем, зато возим на приборной панели иконостас, в МИФИ открывается кафедра теологии, суды ссылаются на постановления Лаодикийского и Трулльского церковных соборов IV и VII веков, врачи в поликлиниках прописывают чудотворные молитвы, астрологический прогноз в новостях воспринимается столь же естественно, как биржевые котировки и курсы валют, а квартиры планируются строго по фэншуй. В атмосфере тотального кризиса научного знания и актуализации древних архетипов нет ничего удивительного в том, что слово «крайний» обретает магическую силу оберега в полном соответствии с духом наступившей православно-силовой симфонии.

Но тогда уже надо идти дальше. На одном интернет-форуме десантников развернулась дискуссия о том, следует ли во всех материалах тематического сайта автозаменой переделать все «последний» в «крайний». Такой же редактуре можно подвергнуть и опасные названия произведений культуры: фильм Бертолуччи будет «Крайнее танго в Париже», фильм Скорсезе - «Крайнее искушение Христа», пьеса Беккета - «Крайняя лента Креппа». А песню Шевчука переименовать в «Крайнюю осень». Наступят крайние теплые дни, полетят крайние листья.

И тогда придут крайние времена.