«Горки Ленинские» накануне ребрендинга

С завидным спокойствием страна встретила 143-й день рождения Владимира Ильича Ленина. Для меня эта дата стала хорошим поводом проинспектировать государственный музей-заповедник «Горки Ленинские». С осени музей возглавляет новый директор Игорь Конышев, и из его немногочисленных интервью становится ясно: музей ожидает ребрендинг. Суть его пока темна, известно только, что директор собирается привести в порядок парк, открыть кафе и создать отделы маркетинга и рекламы. Впрочем, если бы Ленина решили похоронить на территории «Горок» (к чему Конышев относится позитивно), отдел маркетинга и рекламы был бы не нужен, а количество посетителей значительно превысило бы нынешние 15 тысяч человек в год.

Территория заповедника оказалась больше, чем я предполагал. Кругом были сплошные лужайки и редкий лес, в котором преобладали гнилые осины. Я шел по аллее, которая служила Ильичу дорогой к дому, и читал надписи на асфальте, сделанные неизвестными ленинцами: «Назар – бука, мама хорошая», «Я люблю зайку».

Наконец показались ворота ленинской резиденции. Я прошел мимо старинного желтого дома с белой верандой, обошел оба флигеля. Обещанного кафе нигде не было видно. В сувенирной лавке я перелистал книгу «Горки Ленинские» издательства «Московский рабочий» («Среди золота и багрянца осенних деревьев прошуршал легковой автомобиль»). Исчерпав запас доступных развлечений, я отправился в кабинет главного научного сотрудника усадьбы «Горки» Тамары Шубиной.

– Отмечали вчера? – спросил я.

Оказалось, день рождения Ильича в Горках не отмечают в принципе. Случаются тут конференции и выставки, но вот чтобы устроить массовые торжества – такого никогда не было.

За двадцать лет работы в «Горках» Шубина видела четырех директоров. Перечисляла она их с некоторой, я бы сказал, мечтательностью. Первый был – генерал. О, этот Шевцов! При нем в Горках построили музей Ленина, похожий одновременно на крематорий и Дворец съездов. Потом были директорами Вячеслав Здесенко и Николай Цветоватый, гуманитарии и поэты.

– А новый, значит, менеджер? – догадываюсь я.

– Менеджер, – кивает Шубина. – Да все равно кто, лишь бы дела делались. Он человек энергичный, взгляд у него свежий. А музей надо развивать. Мое мнение: надо не агитировать за коммунизм и социализм, а просто рассказывать историю о великой противоречивой личности.

Мы пошли смотреть усадьбу. По дороге Шубина рассказала, что музей было решено делать здесь сразу после его смерти. Однако в Горках укрепился младший брат Ильича Дмитрий Ульянов вместе с семьей. Выдворить его оказалось решительно невозможно: упрямый Дмитрий не хотел покидать Горки, хотя имел прекрасную квартиру в Москве. Он только пил красное вино и катался по парку на автоматической инвалидной коляске, которую купил в Англии для Ленина нарком внешней торговли СССР Красин. В 1943 году Дмитрий Ульянов умер, и его семья наконец покинула усадьбу. Шубина сказала, что в архиве сохранился список вещей, которые намеревалась перевезти в Москву вдова покойного. Перечень гарнитуров, фарфоровой и серебряной посуды занимает два листа и пестрит отчаянными пометками первого директора музея: «Нельзя!», «Имеет отношение к Ленину!» и т.д.

Уж лучше бы ей дали забрать эти вещи. Из-за того что Ленин жил в доме, где купеческий интерьер сохранился почти целиком, революционная тема в музее постоянно конфликтует с усадебной, объяснила Шубина. В советские годы проблема решалась просто: большая часть мебели была закрыта чехлами, чтобы не отвлекать посетителей от идеологического момента. Но несколько лет назад чехлы сняли.

– И сразу началась буча, – продолжала Шубина, проводя меня через громадную светлую террасу, где стояли короба с войлочными тапками. – Как только их убрали, открылась мебель, картины, посуда. Многие посетители были недовольны: «При чем тут ваша карельская береза, когда речь о великом человеке?» А другие, наоборот, не хотят слушать про Ленина, им хочется обстановку смотреть.

Таких нюансов много. В доме несколько старинных часов, все они в рабочем состоянии. Но как только сердце Ленина остановилось, Мария Ильинична Ульянова велела остановить все часы. С тех пор никто их не заводит, и поэтому кажется, что тут – дом смерти. Это плохо, но, если завести, нарушится традиция, музей ощутимо качнется в сторону усадебно-купеческой темы, да и для экскурсоводов одной байкой станет меньше. А про коллекцию мейсенского фарфора как людям рассказывать? Как его собирала вдова купца Морозова или как Мария Ильинична с любовью украшала свою спальню?

Из-за противоречий экскурсоводы нервничают. В советские годы по усадьбе водили только партийные, назывались они не экскурсоводами, а лекторами. Это были люди с железной выдержкой, которые даже на вопрос «Почему Ленин лысый?» отвечали лекцией о международном рабочем движении.

Сейчас посетители незашоренные, необремененные знаниями. Дети просят показать «трупик Ленина». Подростки спрашивают, почему Ленин и Крупская спали в разных кроватях. Особые неудобства экскурсоводам доставляет так называемая траурная комната: в 1924 году там прощались с Лениным местные крестьяне. Сейчас это обычная столовая с роскошным гарнитуром карельской березы. Тумба с посмертной маской Ленина среди этого великолепия смотрится неожиданно.

– Раньше тут зеркала были прикрыты крепом, – объясняет Шубина, – на стенах были развешаны фотографии с траурной процессии. И венки стояли с 1924 года. Тут вообще была кульминация экскурсии: люди плакали, некоторые молиться начинали. А потом все это убрали: венки в таком состоянии, что их показывать невозможно. Я предлагала тумбу с маской перенести в комнату, где Владимир Ильич скончался. Так такое началось – в газете «Правда» писали: «Таких, как Шубина, надо расстреливать».

Кстати, комната, где Владимир Ильич скончался, выглядит так, будто покойного вынесли час назад и только застелили кровать. Возле кресла стоит трость, на столе – грифельная доска и огрызок мела.

– Раньше для экскурсоводов была инструкция на случай пожара, – говорит Шубина. – Четыре главных предмета, которые надо хватать и бежать: трость, мелок, очки и пюпитр для чтения.

– А сейчас?

– Сейчас можно не хватать.

В ванной комнате скрыт от посторонних глаз ленинский клозет: сливной бачок с лазурной росписью, двухметровая медная труба и скромный унитаз с клеймом «серп и молот». Услышав голоса приближающейся группы туристов, Шубина проворно захлопывает дверь.

– Туалет показываем только специалистам, – поясняет она.

Осмотрели мы и зимний сад, обставленный белыми, с золотом, креслами. Я спросил, как экскурсоводы выкручиваются, когда их спрашивают, почему Ленин жил в такой роскоши.

– Так Ленин сам просил ничего в доме под него не менять, – сказала Шубина. – Он же скромный был.

На обратном пути я заглянул в новый музей Ленина – тот самый, который строил генерал Шевцов. В холле меня встретили гигантский мраморный вождь и интеллигентная экскурсовод Александра Васильевна. Она подарила мне прекрасный рассказ о триумфальном шествии советской власти, в ходе которого я обнаружил за собой способность спать с открытыми глазами. Впрочем, кое-что нарушало мой сон: уникальные мультимедийные инсталляции, в которых переворачивались и складывались зеркала, гремел гром, сыпались молнии и под тревожную музыку поставленный голос зачитывал письмо к Ильичу от моряка Хабибуллина.

– Вы Ильича-то любите, Александра Васильевна? – спрашиваю я.

– А как вы думаете? Я недавно слышала, как его упрекали: мол, Ленин узко мыслил. Может, и узко, но он за несколько лет социализм в каждый дом протащил! А мы двадцать лет капитализм вывести не можем.

– Зачем же его выводить?

– А про социальное равенство вы и забыли, – качает головой Александра Васильевна.

Она права, забыл.