Россияне осознали, что кризис – это надолго

Индекс потребительской уверенности по итогам IV квартала 2015 г. опустился до минус 26%, сообщил Росстат. Для последнего квартала это худшее значение с 2000 г., а если же не учитывать период года, за последние 16 лет пессимизм был выше только в кризис 2009 г., а также в начале 2015 г. – после девальвационного шока. Однако в прошлом году уже к весне настроение населения быстро выправилось: люди решили, что все худшее позади.

Панику декабря 2014 г. – января 2015 г. сменила эйфория от того, что катастрофы не произошло, плюс сказались принятые правительством меры – отсутствие задержек в выплате зарплат в госсекторе, массовых увольнений, перечисляет руководитель отдела ВЦИОМа Олег Чернозуб. Постепенно потенциал компенсаторных механизмов исчерпывался, а улучшения не наступало.

Опросы это фиксировали: по данным ВЦИОМа, с конца 2014 г. количество респондентов, ощущавших лично на себе негативное влияние кризиса, с каждым месяцем росло, но одновременно число считавших, что экономика в кризисе, снижалось почти всю первую половину 2015 г. Население чувствует кризис все больше, а видит – все меньше, подтверждали «разрыв восприятия» апрельские данные РАНХиГС: люди все чаще теряли работу, доходы, но все больше верили, что ситуация улучшается.

Эйфория достигла пика в мае, после чего началось отрезвление: люди признали кризис.

Динамика индекса потребительской уверенности практически всегда с небольшим запаздыванием соответствует экономической динамике, отмечает директор Центра конъюнктурных исследований ВШЭ Георгий Остапкович: вялотекущее снижение индекса началось еще в конце 2012 г., после того как экономика начала резко снижать темпы роста.

В IV квартале 2015 г. оценка населением произошедшего за год изменения своего материального положения оказалась худшей также с первого полугодия 2009 г., а если учитывать только IV кварталы, то с 2000 г. А оценка своих материальных перспектив на ближайший год за минувшие 16 лет была хуже текущей лишь дважды: в начале 2009 г., на пике кризиса, и в начале 2015 г., на фоне валютной паники.

На отрезвление повлиял в том числе рост расходов при спаде доходов: платные парковки, налог на недвижимость по кадастровой стоимости, сбор за капремонт – если власти еще говорят о моратории на рост налогов на бизнес, то ограничивать платежи домохозяйств не планируется, отмечает директор по социальным исследованиям ВШЭ Лилия Овчарова. С каждым из четырех кризисов в постсоветский период удавалось разобраться в течение года – такие же надежды были и в начале текущего кризиса, говорит она: «Но в начале 2016 г. стало ясно: [длящийся 1,5 года] спад доходов продолжится».

Не в деньгах счастье

При этом индекс счастья, составляемый ВЦИОМом, к ноябрю добрался до исторического максимума: разница между количеством респондентов, считающих себя счастливыми, и числом тех, кто считает наоборот, составила 70%. Предыдущий пик счастья – 69% – был в экономически благополучном марте 2012 г. Рост индекса счастья на фоне ухудшения оценок влияния кризиса – это внутренняя компенсация внешнего негатива, говорит Чернозуб: человек сообщает, что счастлив, чтобы хотя бы за счет этого возникло ощущение улучшения жизни. Аналогично растет индекс субъективного благополучия, оценки положения дел в семье улучшаются стремительно, говорит Чернозуб: обращение в кризис к семье, к стабильному внутреннему миру – это тоже один из компенсаторных механизмов, защита сознания от стресса внешнего мира. При этом баланс эмоционального состояния россиян ухудшается, отмечает он.

Счастье не имеет прямой связи с уровнем экономического развития, добавляет Овчарова: напротив, согласно Международному индексу счастья самые счастливые на планете – жители вовсе не развитых стран. Кроме того, россиянам падение уровня жизни частично компенсировали постоянно подогреваемым ощущением великодержавности, добавляет она.

Несбывшиеся ожидания

Помимо очередной волны девальвации, накрывшей экономику летом, еще два малозаметных фактора охладили ощущения, что кризис – это ненадолго, рассказывает Овчарова. Вышедшие на рынок труда выпускники учебных заведений не смогли найти работу – фирмы не принимали новых сотрудников. Финансовые запасы домохозяйств почти иссякли: по оценкам Овчаровой, у половины населения запасы, в том числе валютные, сократились вдвое, будучи направлены на покупку товаров повседневного спроса. Запасы обычно всегда интенсивно тратятся летом и в начале осени, но затем восстанавливаются, однако на этот раз такого не произошло.

Работодатели же, до осени надеявшиеся на улучшение ситуации, ощутили на себе два мощных процесса, продолжает Овчарова. В борьбе с неформальной занятостью чиновники за неумением взаимодействовать с «гаражной экономикой» обрушились на легальный бизнес; кроме того, работодателям дали понять, что будут «разбираться» с ними за задержки выплат зарплаты. Прежний неформальный договор – бизнес никого не увольняет, а чиновники не цепляются к выплатам зарплат – таким образом, исчерпан. «Работодатели будут сбрасывать рабочую силу – ни один не пойдет под статью ради того, чтобы сохранить высокую занятость в стране», – говорит Овчарова.

Вторая волна ухудшения экономической ситуации была обусловлена в том числе ожиданиями, которые всю весну формировали власти ни на чем не основанными обещаниями, отмечал главный экономист ПФ «Капитал» Евгений Надоршин. К осени люди и бизнес начали осознавать реальность – отсюда и рост безработицы, и урезание потребления.

Материальное положение населения продолжит ухудшаться, стимулируя рост протестных настроений, отмечает Чернозуб; признаков того, что ухудшение замедлится, пока нет. Но и улучшения, которое ожидается к осени, общество может заметить не сразу в силу запаздывания в осознании объективных процессов; это может повлиять на результаты предстоящих в сентябре думских выборов.

Пока для массовых социальных протестов ни признаков, ни оснований не видно, говорит Овчарова: уровень жизни упал еще не настолько, чтобы изменился сам образ жизни, как это было в 1992 г.