Андрей Ковалев: «Ударил кризис, стало не до расширения макаронного бизнеса»

«Что упало, то пропало», – встречает нас Андрей Ковалев. В пятницу он подписал соглашение c одним из крупнейших в мире производителей макарон – итальянской De Cecco о продаже Первой макаронной компании (ПМК). ПМК – один из крупнейших производителей в стране, управляет тремя фабриками: ОАО «Экстра М» в Москве, ОАО «1-я Петербургская макаронная фабрика» и ОАО «САОМИ» в Смоленске. Ковалев купил ПМК в августе 2007 г. у «Агроса», «дочки» «Интерроса». «Агрос» просил за актив $50–58 млн, говорили тогда участники рынка. Сумму нынешней сделки Ковалев не раскрывает. «Если бы меня спросили, дорого или дешево я продал, я бы, наверное, сказал, что дешево. А итальянцы, наверное, думают, что дорого купили, – вздыхает Ковалев, но добавляет: – Полагаю, получил столько, сколько сейчас этот бизнес стоит».

– Почему решили продать макаронный бизнес?

– Сначала о том, почему решил купить. Все-таки я хотя и девелопер, но человек творческий: увидел особнячок, в котором в начале XIX в. жил Иоганн Динг, владелец макаронной фабрики в Москве, и влюбился в этот особнячок [расположен рядом со зданием макаронной фабрики]. Из-за него, собственно, купил макаронный бизнес, но с расчетом его развить и впоследствии продать, а на территории фабрики построить жилье. Планы по развитию макаронного бизнеса были грандиозные. Мы собирались приобрести 300 000 га земли для выращивания твердых сортов пшеницы, элеваторы, мельницы. Отправили в Оренбургскую область команду, которая должна была заниматься скупкой земель, сняли там офис, купили машины. И вдруг ударил кризис – стало не до расширения макаронного бизнеса.

После продажи макаронного бизнеса итальянцам этот особнячок остался у нас. Также у нас остался пионерлагерь – 4 га в Домодедове. Планируем построить на этой площадке жилье экономкласса, скорее всего таун-хаусы. De Cecco планирует построить новую фабрику и перевести туда оборудование с московской фабрики. По соглашению после этого мы имеем право выкупить за 12 млн евро здание и землю, на которой находится московская фабрика. Разрешительные документы мы начнем оформлять прямо сейчас.

– Удалось заработать на сделке?

– Нет, скорее всего, мы потеряли. Заработаем лет через пять – когда нам вернут фабрику и мы построим на ее месте жилой комплекс. Мы могли продать бизнес в два раза дороже, но нужно было подождать еще неделю. Я посчитал – лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– С чего вы начинали бизнес?

– В советские времена по окончании института развернул на кухне производство художественной мебели. Тогда богатые люди скрывались, но, несмотря на это, у меня было много заказчиков. Часто заказывали так: покупали крутой югославский гарнитур, в котором не было, к примеру, тумбочки под телевизор. И мне ее заказывали. Эта работа приносила очень приличные деньги.

– Как заказчиков искали, если богатые люди скрывались?

– Мама рассказала кому-то из знакомых, а потом уже сарафанное радио. Очень много покупали солисты Большого театра. Один из них, как сейчас помню, в то время уже на «Мерседесе» ездил!

Потом началась перестройка и пришло кооперативное движение. Я зарегистрировал один из первых в Москве кооперативов по производству мебели. Вначале делали художественную инкрустированную мебель, но для того, чтобы производить ее на потоке, все же не хватало заказчиков. Стали делать модные угловые диванчики с инструкцией по сборке, затем – мягкую, корпусную мебель. Через два года у меня работало уже 2000 человек. К 1991 г. мы стали крупным мебельным объединением, ежегодно удваивали выпуск продукции, работали по госзаказу, получали материалы по разнарядке Госснаба СССР (наверное, единственные).

– По блату?

– Какой блат? К тому времени отец умер, мама была на пенсии. У меня деньги были, но не миллионы, а, скажем, тысячи.

– А фабрика для производства мебели была?

– Тогда ее нельзя было купить, можно было взять в аренду. Я арендовал 5–6 цехов. Позже, во время приватизации, выкупил 3–4 предприятия на чековых аукционах. Интересные времена: было такое, что за 100 ваучеров (копейки!) покупал 30% огромного предприятия.

А затем пошел по госслужбе: замминистра лесной промышленности, Министерство антимонопольной политики, Министерство природных ресурсов.

– Как попали на госслужбу?

– Министр позвонил, сказал: давай встретимся, есть предложение. Поговорили пять минут, он предложил стать замминистра. Есть люди, которые начинают мучительно долго думать, а я вот сразу согласился.

– А пока вы были госслужащим, кто номинально владел бизнесом?

– Все по закону. Бывшая супруга. В доверительном управлении.

– Про девяностые ходит много легенд. Что такое политика того времени в вашем восприятии?

– Это был полный развал в системе управления. Раньше был мощный монстр – Министерство лесной промышленности СССР. Министр утром знал, сколько леса заготовил каждый трактор в предыдущий день. Была мощнейшая диспетчерская, которая позволяла контролировать все от начала до конца. Но пришла приватизация... было жесткое указание приватизировать все предприятия по отдельности, никаких холдингов. И получилось, что оказался у целлюлозно-бумажного комбината (ЦБК) один собственник, а у всех леспромхозов, которые раньше заготавливали лес для этого ЦБК, – совершенно другие. ЦБК остается без сырья, потому что леспромхозы стали продавать лес финнам – так им выгоднее. В советское время заготавливали 250 млн кубометров леса в год, в российское – 100 млн кубометров. Финляндия зарабатывает огромные деньги на лесной продукции, мы – копейки. Причем уровень воровства в нашем лесу колоссальный. Большая часть леса заготавливается неофициально, и сделать ничего невозможно.

Тогда сложно было хоть чего-то добиться от правительства. Мы, например, хотели завезти импортное оборудование, которое не производилось в России. Но чтобы была хоть какая-то рентабельность, нужно было отменить таможенные пошлины. Не получилось – официальный отказ. А захожу как-то в Белый дом (я тогда часто там бывал), смотрю – у ксерокса валяются ксерокопии секретных постановлений правительства... «Национальный фонд спорта: отменить таможенные пошлины». Дальше: «Авиакомпания «Трансаэро»: отменить таможенные пошлины на ввоз таких-то самолетов». Очевидно, чтобы решить вопрос, нужно было попасть к Борису Николаевичу и подписать бумагу.

– В какое время, на ваш взгляд, предпринимателям жилось легче всего?

– Я вспоминаю с удовольствием, как ни странно, времена Горбачева. Вот тогда была реальная поддержка предпринимательства: налоги почти равны нулю, кредит можно было взять под 2–3%. Золотое время!

– Почему покинули госслужбу?

– В последний раз меня брали в Министерство природных ресурсов, когда министром был Борис Александрович Яцкевич, чтобы сделать «лесной «Газпром». Тогда все лесхозы жили сами по себе: кто-то продавал древесину за 8 руб., кто-то – за 300 руб. Я планировал соединить лесхозы в единый комплекс, взять в лизинг технику и наладить промышленное производство. Мы установили жесткие цены в каждом регионе, ниже которых продавать древесину было нельзя. Доходы бюджета резко выросли. Но пришел другой министр, реформа затянулась. Я ждал-ждал, не дождался и написал заявление.

Я работал на госслужбе с 1994 по 2000 г. с перерывами. Времена были неспокойные, и, естественно, мой мебельный бизнес в отсутствие хозяина очень быстро сошел на нет. Вернулся практически к разбитому корыту... Но сдал в аренду свободные площади центрального офиса (сотрудников уже было мало) – пошли денежки, сдал в аренду два убыточных фирменных магазина – еще денежки. Продал пару фабрик – купил в Москве недвижимость. Взял в банке кредит – еще купил недвижимость. И так начал организовываться арендный бизнес. Тогда я один из первых стал покупать разрушенные фабрики и заводы, ремонтировать их и сдавать в аренду. Цены были низкие, покупать было легко, труднее – найти деньги. Кредиты тогда давали в долларах примерно под 35%. А я покупал в основном на кредитные деньги. Купил в Москве порядка 13–14 площадок (в кризис 2008 г. пришлось три продать). И, кстати, планирую покупать дальше. Но только очень хорошие объекты и недорого. Особенно люблю старые красные кирпичные фабрики: ткацкие, пищевые – их буду покупать сразу.

– Их дорого готовы покупать?

– Нет, конечно. Рентабельность арендного бизнеса резко снизилась. Раньше купил фабрику у метро «Электрозаводская» по $160 за 1 кв. м, вложил $120 на 1 кв. м в ремонт, а сдал в аренду в среднем по $400 за 1 кв. м в год. Рынок был пустой, стоимость материалов и рабочей силы низкая. Сейчас рынок насыщен, окупаемость бизнеса увеличилась лет до 10.

– То есть ставки к докризисным еще не вернулись?

– Нет, не вернулись. Но рост есть. И если не случится следующего кризиса, думаю, года через полтора-два вернемся к докризисным показателям.

– Кроме бизнеса вы еще занимаетесь творчеством. Как стали артистом?

– Так получилось, что музыка ушла из моей жизни надолго. Лет 10 назад посмеялся бы, если бы кто-то сказал, что я стану петь. Но девять лет назад я безумно влюбился. В бессонные ночи вдруг начал писать стихи и песни. Написал уже почти 600 песен, заканчиваю третью книгу стихов и не могу остановиться.

– Есть мнение, что всем артистам помогают бандиты. Кто помогал вам раскручиваться?

– Брать бандитские деньги опасно, лучше уж на свои. Я не считаю, что уже раскручен. Раскручены те, кто бьют точно в выбранную тему и образ. Допустим, Стас Михайлов точно бьет в свою аудиторию – женщины от 35 до 50. А я сегодня пишу романсы, завтра авторские песни, послезавтра – эстрадные, через неделю хеви-метал, потом опять эстрадные.

– Тем не менее в ротацию на радио вы попали...

– Я начал с лирических песен. Пел дуэтом с Дианой Гурцкой, Катей Лель. И вдруг увлекся хеви-металом. Однажды мы сыграли на открытии байкерского сезона (я же байкер еще). Позвонил Хирургу, лидеру «Ночных волков»: «Саш, можно мы сыграем?» Он говорит: «Какие проблемы!» Сыграли, и вдруг – бешеный успех! Мы проехали с концертами всю страну. А потом снова захотелось лирики, тепла. Неожиданно звонок с радио «Шансон»: хотят поставить мою песню, записанную восемь лет назад, но просят сделать новую аранжировку – и пошло-поехало.

Были бы у меня великие продюсеры – Дробыш или Матвиенко – результаты были бы совершенно другие. Но я не унываю. Заканчиваю работу над новым альбомом, снимаю клипы. На 2012 г. готовлю большой тур по всей стране: снова объеду сто городов.

– А на корпоративах выступаете? Дорого берете?

– С удовольствием. Гонорар не завышаю.

– Как относятся ваши заказчики к тому, что петь к ним на корпоратив приезжает богатый человек? Говорят, вы ездите на «Майбахе» в сопровождении джипа с охраной.

– Мне кажется, это их даже прикалывает.

– Ваше творчество приносит деньги?

– Даже не подсчитываю и не знаю. Могу сказать, что на моем счете для авторских отчислений за 1 млн руб. перевалило. Эти денежки я храню с особым удовольствием.

– А зачем вам охрана?

– В 90-е гг. она была, конечно, нужна. Но сейчас моя охрана – это мои помощники, на все руки мастера. Один парень, например, прошел курсы фониатра (врач, который занимается связками) и очень помогал, когда у меня 10 дней подряд было по концерту. Они печатают мои тексты (я от руки пишу). Выходит, у меня и секретарей нет – все делает многофункциональная охрана.

– А в 90-е зачем нужна была охрана? Неужели председатель кооператива – опасная профессия?

– В принципе, опасно, но меня это особо не задело. Ведь бизнес был производственный, а бандитов интересовало больше посредничество и торговля. Были, конечно, истории, связанные с наездами. Сейчас уже с юмором вспоминаю.

– Расскажите о самой смешной стрелке, на которую вам доводилось приезжать.

– Звонит однажды директор нашей егорьевской фабрики: какой-то уголовник вернулся из заключения, требует денег за то, чтобы быть нашей крышей, забил стрелку. Звоню своему другу, руководившему охраной Верховного совета...

– Откуда такие друзья?

– Человек, который производил мебель в то время, был нужен всем: мебель была дефицитом.

Так вот, он говорит: «Андрюха, блин, вопросов нет, дай три машины, и я четыре своих возьму». На мой вопрос, зачем нам семь машин, отвечает: на всякий случай. Приехали в Егорьевск: суровые ребята, человек 25, в спортивных костюмах, у каждого чемоданчик, в котором лежит короткий автомат Калашникова.

Конечно, другая сторона не появилась. Но мы узнали, где живет этот бандит, выбили дверь, 25 человек пописали в его квартире, предупредили каждого в доме, что башку ему открутим. После этого крышевать нашу фабрику желающих уже никогда не было.

Думаю, если бы согласился платить – через полгода лишился бы бизнеса. Мое глубокое убеждение: тому, кто выжил в те годы, никакие кризисы не страшны.

– Что планируете делать?

– Основные планы связаны с музыкой. Потому я и ушел из депутатов Мосгордумы: совмещать с музыкой невозможно.

Второе – разработать на каждую нашу площадку проект документации по строительству жилья. Но раньше чем через пять лет мы не начнем. Хотим понять, чего ждать. В свое время я хотел строить офисы, а не жилье. Потому что офис построил, сдал в аренду – и стабильно получаешь деньги. Жилье построил, продал – у тебя ничего не осталось. Сейчас, с моей точки зрения, осталось два реальных сегмента: жилье экономкласса и торговый комплекс в правильном месте. На них мы и сосредоточимся. Но будем строить постепенно, переселяя арендаторов на первые этажи жилых зданий. Мы очень любим своих арендаторов и не хотим их терять.

– С новой командой правительства Москвы уже доводилось работать?

– Немного. Пока у меня очень хорошее впечатление. Например, мы долгое время не могли оформить договоры аренды на землю. Новая команда очень быстро решила вопрос. Нам удалось быстро выкупить землю под макаронной фабрикой.